Враги. История любви

Маша вышла. Герман высунулся из окна и огляделся. Матовое небо было затянуто облаками. Дерево под окном не шевелилось. В воздухе стоял запах болот и тропиков. Шарик, который называют Землей, в который раз вращался с запада на восток. Солнце мчалось куда-то со всеми своими планетами. Млечный Путь вращался вокруг своей оси — этот процесс длился сто миллионов лет — так написано в книгах. Среди этих космических происшествий он, Герман, стоял со своим узелком с реальностью, со своими краткосрочными проблемами. Достаточно веревки, капли яда, удара ножом, чтобы проблемы исчезли вместе с ним самим. Почему она не звонит? Чего она ждет? — спрашивал себя Герман. Она тоже боится горькой правды.

Маша вошла с сигаретой во рту.

— Если ты хочешь поехать со мной, я возьму расходы на себя.

— Так у тебя есть деньги?

— Займу в профсоюзе.

— Ты знаешь, что я не достоин этого.

— Не достоин. Но если нужен вор, то его снимают с виселицы…

И Маша сделала глубокую затяжку. Ее лицо на мгновение осветилось, тень лежала на нем сеткой, словно под кожей у нее были горячие угли, едва тлеющие в пепле, но готовые разгореться в ночной пожар…

III

На сей раз Герману предстояло провести выходные вместе с Ядвигой в Бруклине, а в понедельник он уезжал с Машей за город.

Он закончил главу и отнес ее раввину, получил чек и клятвенно пообещал отныне больше не опаздывать с работой. Ему повезло, что рабби Лемперт такой занятой человек. Весьма кстати у него не оказалось времени, чтобы поговорить с Германом. Раввин забрал рукопись и сразу вытащил из нагрудного кармана чековую книжку. Ему звонили по двум телефонам сразу, сегодня же ему надо было лететь в Детройт на проповедь или на бизнес-встречу. При прощании раввин покачал головой, демонстрируя сожаление и осведомленность. Казалось, он хотел сказать: «Не думай, эмигрантишка, что тебе удастся меня одурачить. Мне известно обо всех твоих проделках. Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь…» Он подал Герману не всю руку, а только два пальца.

Когда Герман уже подошел к двери, секретарша мисс Ригель позвала его:

— А что с вашим телефоном?

— Я оставил раввину адрес.

И Герман закрыл за собой дверь.

Каждый раз, когда Герман получал от раввина чек, он воспринимал это как чудо. Чтобы его обналичить, он тут же направился в банк, где знали рабби Лемперта. Сам Герман с банками дела не имел. Он носил наличные в заднем кармане брюк и все время боялся, как бы его не обокрали. Была пятница. Настенные часы в банке показывали пятнадцать минут двенадцатого. Офис раввина находился на Пятьдесят Седьмой улице, там же располагался и банк.

Герман отправился по направлению к Бродвею. «Позвонить Тамаре?» — думал он. Судя по Машиным разговорам вчера вечером, ночью и сегодня утром, не было сомнений в том, что она уже позвонила реб Аврому-Нисону Ярославеру. Теперь Маша знает, что Тамара жива. Тамара, конечно же, знает, что у него, Германа, кроме Ядвиги есть еще любовница. «Может, бросить их всех и сбежать?» Герман в который раз играл с этой мыслью. Сейчас у него почти три сотни долларов. С такой суммой можно протянуть полгода, а может, и больше.

Думая о бегстве, Герман каждый раз представлял себе примерно один и тот же план: он войдет в синагогу, ешиву или другое учебное заведение в Даунтауне и присядет подумать. Он вновь станет учеником ешивы — не потому, что верит в то, что Господь даровал евреям Талмуд или даже Тору на горе Синай, а потому, что в этих книгах приводится учение жертв, а не палачей. Евреи раскачивались над Гемарой в гетто, в тайных укрытиях. Евреи погибали за эти книги в Вормсе, в Люблине, во Франкфурте-на-Майне, в Сибири. Что бы ни говорили о Мишне, о Гемаре, о мидрашах и о Зогаре, составители этих книг не были агрессорами, жандармами, шпионами, террористами, охотниками или тюремщиками. Эти книги были написаны изгнанным народом, отказавшимся от светских ценностей. Религиозные евреи усвоили то, что проповедовали христиане.

С кем же он, Герман, мог себя идентифицировать? Невзирая на все грехи и ложь, он тоже жертва. Он не живет, а крадется тайком по этой жизни, не получает наслаждения, а лишь ворует кусочки, подбирает крошки мироздания. Даже в мыслях о Боге он, Герман, не способен выдумать никакого другого бога, кроме Бога Ицхака Лурии[57] и Баал-Шем-Това, ребе Нахмана из Брацлава[58] и реб Аврома-Нисона Ярославера.

Да, но сможет ли он действительно осуществить свои фантазии? Сможет оставить беспомощную Ядвигу без гроша в кармане? Позволит ли ему совесть усесться за Талмуд? Сможет ли он обманывать евреев, убеждая их в том, что он верующий, в то время как по их представлениям он отступник? Нет, на такое даже он не способен…

Дойдя до Бродвея, Герман зашел в аптеку позвонить, сам не зная, кому именно — Маше, чтобы спросить, знает ли она уже обо всем, или Тамаре.

— Мне конец, конец, — твердил он сам себе. — На этот раз дело выйдет мне боком, — вспомнил он Тамарино выражение.