Враги. История любви

После трапезы Герман принялся бродить взад-вперед. Обычно Маша звонила ему в пятницу вечером. В субботу она не звонила из дома, чтобы не сердить мать, но Герман рассчитал, что Маша должна позвонить с улицы. В пятницу вечером она выходила из дома покурить, говоря обычно: «Я пошла подымить». Но время шло, и телефон молчал. Всю неделю с наступлением вечера Ядвига накрывала клетку с попугаями Войтушем и Марьяшей, но в субботу она позволяла им бодрствовать допоздна. Самец Войтуш помогал Герману с пением субботних напевов, его охватывало некое птичье воодушевление, он щебетал, выводил трели, летал по комнате. Если Герман не пел, Войтуш усаживался на крышку клетки и чистил крылышки.

— Что случилось? — спросила Ядвига.

— Ничего, ничего, — ответил Герман.

— Что-то произошло!

— Я тебя прошу, оставь меня в покое!

Ядвига ушла стелить постель. Герман уставился в окно. С тех пор как Маша прочитала объявление, он все время ждал скандала и боялся, что Маша бросит его раз и навсегда. В смятении он выдумал нескладную историю и теперь полностью зависел от Маши. Она может в любую минуту узнать о Тамарином возвращении. Вчера она несколько раз повторила имя его выдуманного двоюродного брата, Файвла Лембергера, и сделала это, иронично подмигивая, с победоносной ревностью. Однако, по всей видимости, она отложила удар. Вероятно, не хотела портить отпуск, который Герман обещал провести вместе с ней. Отпуск начинался в этот понедельник.

Насколько Герман был уверен в Ядвиге, настолько же неуверен в Маше. Она никогда не могла смириться с тем, что Герман живет с другой. Маша упрекала его в этом при любой возможности. Ревность сжигала ее. Иногда она даже провоцировала Германа, говоря, что вернется к Леону Торчинеру. Герман прекрасно знал, что Маша нравится мужчинам. Он часто видел, как в кафетерии они пытаются заговорить с ней, просят ее адрес и телефон, оставляют свои визитные карточки. Все заглядывались на Машу, начиная от хозяина-еврея и заканчивая посудомойщиком-пуэрториканцем. Даже женщины восхищались ее изяществом, ее огненно-рыжими волосами, длинной шеей, тонкой талией, стройными ногами, белой кожей.

Чем он, Герман, привлек ее? И как долго будет действовать его обаяние? Сколько раз он пытался подготовиться к тому дню, когда Маша оставит его, но никогда не мог найти ничего и никого, кто бы мог занять ее место. Для Германа Маша была последней связью с жизнью. Без нее ему незачем вставать по утрам…

Теперь он стоял и смотрел на темный переулок, на застывшие листья деревьев, на небо, в котором отражались огни Кони-Айленда, на пожилые пары, которые, выставив стулья на крыльцо, вели длинные каждодневные разговоры о тех, кому уже не на что надеяться.

— Ну, будь что будет, — сказал себе Герман. — Ани леейди нахон — я готов к своему провалу.

Ядвига коснулась его плеча:

— Постель готова. Я постелила свежее белье.

— Спасибо.

Ядвига вышла, Герман отправился следом. Ее тело не возбуждало, а насыщало его. Но иногда он все-таки находил ее привлекательной, потому что рядом с ней он мог думать о Маше и даже говорить о ней на идише так, чтобы Ядвига не понимала.

Герман погасил свет в комнате. Тускло горели свечи. Ядвига пошла в ванную. Она привезла из деревни правила женской гигиены, которые никогда не нарушала. Перед сном она полоскала рот, мылась и расчесывала волосы. Еще в Липске она соблюдала чистоту, и здесь, в Америке, следовала гигиеническим рекомендациям из польских радиопрограмм. Войтуш успел высказать последний протест, прежде чем стало темно. Он забрался в клетку вслед за Марьяшей и уселся рядом с ней на жердочку, готовый спать или молчать до восхода солнца. Герман начал раздеваться. С ним случилось нечто невероятное: к нему вернулась мертвая жена, но никакого облегчения он от этого не испытал. Герман представил себе, как Тамара лежит в дядиной квартире на диване, женщина, живущая прошлым, без мужа, без детей, без профессии, без дома. А что Маша? Она стоит где-нибудь в парке или на Тремонт-авеню и «дымит» — втягивает и выпускает сигаретный дым. Мимо проходят молодые люди и подзывают ее свистом. Кто-то останавливает машину и пытается «подбросить» ее. Кто знает? Может, она уже едет вместе с ним? «Все погибло, погибло», — бормотал Герман.

Телефон зазвонил, Герман бросился к нему. Одна субботняя свеча уже догорела, но вторая еще теплилась. Он поднял трубку и сказал:

— Маша?

Маша выждала некоторое время, а затем ответила приглушенным голосом:

— Ты еще не спишь?

— Нет, не сплю.

— Ты лежишь в постели с крестьянкой?

— Нет, я не лежу с ней в постели.

— А где же? Под кроватью?

— Где ты? — спросил Герман, едва дыша.

— Какая тебе разница, где я?

— Ты знаешь, что мне не все равно.

— Нет, ты мог бы быть со мной, а вместо этого ты развлекаешься со своей кухаркой из Липска. У тебя и другие есть. Твой двоюродный брат Файвл Лембергер — это толстая баба, которую ты любишь. Ты уже спал с ней?

— Пусть Бог меня накажет.

— Кто она? Ты с таким же успехом можешь сказать мне правду.

— Я же сказал тебе: Тамара воскресла из мертвых.