Враги. История любви

Беременность Ядвиги стала еще одной катастрофой. Раввин из синагоги, где Ядвига молилась в Судный день, взял с нее десять долларов, знакомая сводила ее в микву, и Ядвига разом превратилась в еврейку. Она начала следовать правилам ритуальной чистоты и кашрута. То и дело она задавала Герману вопросы: можно убрать мясо в холодильник, в котором стоит бутылка молока?[101] Можно есть молочное после паревного?[102] Можно ли написать письмо маме, хотя по еврейским законам она ей уже не мать?[103] Соседки, не отличавшиеся глубокими знаниями, давали ей каждая свои советы и наставления. Старый еврей-иммигрант, уличный торговец, попытался обучить ее алфавиту. Теперь Ядвига настраивала радио не на польскую, а на еврейскую станцию, где передавали религиозные песнопения и лекции о еврейской традиции. Эфир этой радиостанции был заполнен причитаниями, вздохами, благословениями и проклятиями. Ядвига просила Германа, чтобы тот говорил с ней на идише, хотя этого языка практически не понимала. Она все чаще читала ему нотации из-за того, что он ведет себя не так, как остальные евреи, не ходит в синагогу, не молится с талесом и тфилин. Герман отвечал ей:

— Mind your own business[104]. He тебе лежать на моей доске с гвоздями в аду…

Иногда он говорил ей:

— Делай, как я. Оставь в покое евреев. У нас и без тебя много неприятностей.

— Можно мне носить медальон, который прислала Марьяша? Он в форме креста.

— Можно, можно. Надоело уже.

Ядвига перестала сторониться соседей. Теперь они постоянно заходили к ней в гости посплетничать. Соседки, которым было нечем заняться, вели с Германом войну. Они взяли Ядвигу под свою опеку: обучали ее еврейским обычаям, пытались подыскать ей работу, сообщали о скидках на рынке, наставляли, чтобы она не давала Герману себя использовать. У американской женщины должен быть пылесос, электрический миксер, электроутюг и по возможности посудомоечная машина. Квартиру необходимо застраховать от пожара. Ей, Ядвиге, нужно получить страховой полис, и еще ей надо лучше одеваться, а не ходить в крестьянских обносках.

Среди соседей возникла настоящая перепалка по поводу того, какому идишу учить Ядвигу. Польские еврейки пытались научить ее польскому выговору, а литваки — литвацкому[105]. Все соседки предупреждали Ядвигу, что ее муж слишком много времени проводит в разъездах и что, если она не будет за ним следить, он уйдет к любовнице… В Ядвигиной голове все перемешалось. Она решила своим крестьянским умом, что наличия страхового полиса и посудомоечной машины требует еврейский закон.

Герман заснул, но вздрогнул во сне и проснулся. Его сны были столь же запутанны и болезненны, как жизнь наяву. Он поговорил с Ядвигой об аборте, но она и слышать об этом не хотела. Разве она не заслуживает хотя бы ребенка? Так и умрет, не оставив того, кто будет читать по ней кадиш (Ядвига выучила это слово). А он, Герман? Почему он должен быть сухим, неплодоносящим деревом? Она будет ему хорошей женой. Она готова пойти работать до девятого месяца беременности. Может, например, стирать белье для соседей и драить полы, чтобы в семейном бюджете был и ее вклад. Одна соседка, у которой сын открыл супермаркет, предложила Герману работу, чтобы он не ездил по всей стране с книгами…

«Как можно было попасть в такую дикую ситуацию? — спрашивал себя Герман. — В какую же авантюру я ввязался…»

Ему надо было позвонить Тамаре, которая переехала в меблированные комнаты, но дни шли, а он все не звонил. Герман, как всегда, опаздывал с работой для раввина. Каждый день он боялся получить письмо из налоговой инспекции с огромными штрафами. Он испытывал страх перед проверкой, которая выведет его на чистую воду. Ему не следовало оставаться в этой квартире, коль скоро Леон Торчинер знал его телефон. Он вполне может наведаться в гости к Герману.

Герман положил руку Ядвиге на бедро. От нее исходило животное тепло. По сравнению с ее телом тело Германа было холодным. Ядвига почувствовала его прикосновение и что-то пробормотала сквозь сон, не прекращая храпеть. «Сна не существует, — подумал Герман. — Люди просто притворяются спящими и называют это сном».

Он заснул, а когда проснулся, было уже светло. Снег сверкал под лучами солнца. Ядвига уже ушла на кухню, пахло кофе. Попугайчик Войтуш щебетал и выводил трели, видимо, специально для своей жены, которая почти не издавала звуков, а целыми днями сидела и чистила клювом перышки.

Герман сразу вспомнил о Ядвигиной беременности. Многие годы все обходилось без последствий, но в последнее время ему явно с этим не везло…

Он лежал в постели и в который раз подсчитывал свои расходы. Он задолжал за квартиру в Бруклине и в Бронксе; нужно платить за телефоны на имя Ядвиги Прач и Шифры-Пуи Блох. Компании «Эдисон» тоже не заплачено, из-за этого могут отключить газ и электричество. Где-то у Германа лежали счета. У него часто пропадали квитанции и документы. Наверное, деньги он тоже терял. «Ладно, слишком поздно для всего этого, — оправдывался Герман сам перед собой. — Все это временно, временно…»