Враги лютые

В десять лет он уже использовал все обычные мальчишеские способы онанизма, и считал, что нравиться взрослым вовсе не настолько стыдно и плохо как другие думают, и вообще открыл для себя все те мальчишеские пороки, которые мальчишки открывают для себя к десяти годам жизни. Такие умные вещи, как рефлексия, им в этом возрасте не угрожают, и Симка не задумывался над тем, к кому он собственно сам себя относит, к мальчикам, или к девочкам? Он был сам собой, а всё остальное это были проблемы для других, — но те, другие, тоже не слишком глубоко в эти проблемы вникали к его счастью, и поэтому над ним всегда было безоблачное небо, — как над Испанией перед франкистским мятежом… Но для себя мальчик четко различал тех взрослых, которым он бы «всё позволил», от тех, кому рассказывал сказку про Валерия Чкалова.

Неизвестно откуда он взял это трепетное выражение: — позволить ему всё, — может вычитал во взрослой книге, или в каком-нибудь кине услышал, но произносить эти слова, — иногда про себя, а иногда даже вслух, по отношению к нравящемуся юноше, — это вызывало у мальчишки сладостную дрожь в локтях и мучительное пылание на щеках. Что именно «всё» он бы «позволил», он объяснить словами бы не сумел, но то что они с тем юношей должны быть при этом совершенно голыми, это мальчику было известно точно. Дальше уже шли фантазии, но прикоснуться друг к другу голыми, это была не фантазия. В общем если один взрослый говорил ему, что он похож на девочку, — то получал улыбку, и приветственное движение бедер мальчишки навстречу; если это говорил другой, то нарывался на грубость, совершенно неожиданную у воспитанного мальчика.

Постепенно ему стало нравиться считать себя девочкой, но так, чтобы об этом никто-никто не догадался, — о, это была такая сложная конструкция! Симка считал себя мальчиком, который считает себя девочкой, и разбирательство в этом вопросе половой принадлежности доставляло ему такое удовольствие, что он мог онанировать разглядывая себя раздетого в зеркале, или даже просто так без зеркала, только повторяя вслух или мысленно: Я — ДЕВОЧКА! — так и только так: — мальчик, который является девочкой. В общем-то к этому относится и то, что другие мальчики с таким мальчиком должны делать то, что мальчики делают с девочками. Это было важно. Тут начинался океан фантазии подростка, и глубже в этот вопрос Симка тогда еще не углублялся, но постепенно это знание пришло само собой во время мальчишеского онанизма, и где-то уже далеко переходило за обычный для детей его возраста подростковый транссексуализм. Но остальные не должны были догадываться о его настоящей природе, остальным он показывался только как мальчик, которому нравится изображать из себя девочку как раз потому, что девочкой-то он стать никогда не может.

Сплошную черту под этим глубинным процессом подвел новогодний карнавал, устроенной для учащихся самых лучших школ страны, в самом известном всему миру месте, там где он с тех пор и стал всегда устраиваться, и все запросто водят теперь туда своих детей, забыв, затоптав, память о том первом празднике школьного карнавала. Идея праздника новогодней ёлки тогда тоже была проста и понятна любой маме: — «Наши дети должны знать друг друга, им ведь потом жить…» Но тогда это всё было внове, первое, невообразимое восстановление отменённой дореволюционной традиции… Это была первая новогодняя ёлка после долгого перерыва и попыток каких-то революционных праздников, о которых зато вот теперь все забыли, да и тогда они смотрелись странно, и ни за какие праздники у народа не шли.

И вот снова: — Ёлка! Представляете, какая это была сказка… Увы, несмотря на то, что самая идея такого карнавала была меркантильно-рациональной до отвращения, но такая вот видимо наша планида, что всё выходит у нас далёкое от задуманного рая; а умные планы составленные в кабинетах, умными и составленными остаются только в кабинетах.