«Враги народа» за Полярным кругом (сборник)

Со дней всенародного ликования прошло почти четыре года. 3 января 1938 года члены Политбюро ЦК ВКП(б) Жданов, Молотов, Каганович и Ворошилов визируют поданный НКВД «Список лиц, подлежащих суду Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР по Москве, Московской области и железной дороге им. Дзержинского». Это один из так называемых «Сталинских расстрельных списков», изданных «Мемориалом» в электронном виде [«Жертвы политического террора» ]. В этом огромном, на несколько сотен фамилий списке, в разделе 1-й категории осуждения, предусматривавшей приговор к расстрелу, значится и Бобров Алексей Николаевич. Он к моменту ареста 25 сентября 1937 года занимал пост заместителя начальника морского и речного транспорта Главсевморпути и жил в знаменитом «Доме на набережной». 11 января 1938 года Военная Коллегия оформляет приговор (вряд ли её 15-минутные на человека заседания можно считать судом) Боброву по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации (пункты 7, 8 и 11 58-й статьи УК). Приговор к «высшей мере социальной защиты» приведён в исполнение в тот же день на спецполигоне НКВД «Коммунарка» под Москвой, где в общей могиле и лежит прах челюскинского комиссара. Бобров был расстрелян в группе из одиннадцати руководящих работников ГУСМП и Наркомводтранса, через пять дней будет расстреляно еще 9 членов той же «контрреволюционной организации» в ГУСМП и НКВТ. Через 18 лет, в 1956 году он реабилитирован той же Военной Коллегией. Его имя включено в «Книгу памяти жертв политических репрессий. Бутово-„Коммунарка“» [«Расстрельные списки» ]. Как было положено, подверглась репрессиям и семья Алексея Николаевича. Елизавета Ивановна, врач-терапевт 4-й московской больницы, была арестована через сорок дней после расстрела мужа и по постановлению ОСО НКВД «как социально-опасный элемент» выслана на пять лет в Казахстан. Ещё через месяц Постановлением того же ОСО от 26 марта высланы на пять лет в Свердловск «как члены семьи А.И.Боброва» старшая дочь Елизавета, 25-летняя студентка Московского института тонкой химической технологии, и 19-летний сын Владимир (документов о пребывании их в Свердловске не найдено). Не тронули, к счастью, вторую дочь, 23-летнюю Татьяну. В сборнике «Славным завоевателям Арктики» 1934-го года издания опубликовано трогательно-возвышенно-благодарственное письмо «Семьи челюскинцев – товарищу Сталину» Среди подписей – и четыре подписи членов семьи А.Н.Боброва.

«Тов. Баевский рассказывает о Монголии». Рис. Ф.Решетникова [«Поход „Челюскина“», т. 2]

Если на легендарном «Челюскине» уже в 1933 году были люди, которых теперь принято называть жертвами политических репрессий, то, конечно, челюскинцев в годы Большого террора вряд ли могли спасти звание орденоносца и народного героя. Напрямую по политическим обвинениям после 1934 года было, вместе с А.Н.Бобровым, репрессировано пятеро челюскинцев, то есть, с точки зрения статистики, сравнительно немного, один из 25-ти. Мне довелось заниматься политическими репрессиями против участников экспедиции 1928 года ледокола «Красин» по спасению экспедиции У.Нобиле; среди её участников по политическим обвинениям было репрессировано 19 человек, то есть каждый седьмой, причем 11 из них – расстреляны (см. статью «Судьбы участников знаменитой экспедиции» в настоящем сборнике). Вряд ли такую статистику по челюскинцам стоит относить к чувству гуманности и высокой оценке их заслуг перед СССР работниками ГУГБ (Главное управление государственной безопасности – авт.) НКВД, НКГБ и МГБ, скорее тут ведущую роль играли правила «русской рулетки». По некоторым же, прежде всего ведущим членам экспедиции, судьба в лице упомянутых органов могла ударить и ударила очень больно.

И.Л.Баевский. Тюремная фотография 1937 г. [«Расстрельные списки» ]