Враги общества

Первое ясно, а вот второе потребует некоторых разъяснений. Мне кажется, мало кто понимает, что иудаизм не религия. Слово «религия» в древнееврейском отсутствует. Что-то отдаленно напоминающее это понятие было обозначено словом «дати», его изобрели законодатели в период создания государства Израиль, желая, чтобы новое государство было таким же, как и все остальные, чтобы оно вписалось в существующую систему и религия и политика были бы в нем разделены, как в других странах. Но если слова «религия», как понимали его Уильям Оккам и Блез Паскаль, в языке нет, если его не найти ни в одной из книг Талмуда, если оно не звучало из уст учителей и мудрецов устной традиции, то, значит, не существует и обозначаемого им феномена… Известно вам, например, что синагога, «бейт кнессет», означает «дом собраний», а не «молельный дом»? Известно ли вам, что Тора — это не молитвенник, не требник, а конституция? (Тора по существу и есть конституция, в прямом значении этого слова, — уложение не столько политическое, сколько гражданское, которое Моисей, получив скрижали, принес своему народу.) Известно ли, что существует европейский иудаизм (тот, что расцвел в конце XVIII века в Литве благодаря Виленскому Гаону[80]), противостоящий мистическому движению хасидов, а потом и мессианским движениям, которые охватывали местечки и сводили людей с ума? Этот иудаизм ставит знание выше молитвы, и, если такому иудаисту доведется выбирать между слепой верой безграмотного и знанием дотошного, полного сомнений, уязвимого талмудиста, он безусловно отдаст предпочтение последнему. Известно ли, что в XX веке знаменитые учителя (я имею в виду, например, рабби Кука[81]), цвет религиозного мира, как сказали бы вы, утверждали, что атеизм проблемы для иудаизма не представляет, что отсутствие Бога тоже очень серьезная и вполне приемлемая гипотеза и что они предпочтут честного последовательного атеиста, верного ученика Ницше, всерьез размышляющего о смерти Бога, невежде, простодушно верующему в бытие Божие? Что сказать о тех страницах Левинаса, где он сочувствует атеизму, утверждая, что иудаизм скорее этическая система, нежели система взглядов, передача знаний, а не откровение, и подлинная его суть не в отношении людей к Богу, а в отношениях между людьми?

Разумеется, существуют «верующие» евреи. Но существуют другие, и таких немало, которые не поймут даже, о чем речь, если спросить их, «верят» они в Бога или нет. Я кое-что знаю о «возвращениях» к иудаизму. И могу вам сказать, что на одного Франца Розенцвейга, который вернулся к Закону отцов, пережив мистическое потрясение, приходится тысяча случаев, когда причиной обращения стали этика, жизненный опыт, желание обрести свой исконный язык и даже искусство. Арнольд Шёнберг, к примеру, принявший протестантскую веру, пришел 24 июля 1933 года в синагогу на улице Коперника к раввину Луи-Жермену Леви и сообщил, что хочет вернуться к Завету, потому что ненавидит Вагнера… Бенжамен Фондан, воплощение поэзии, верный поклонник Бодлера, который на пороге газовой камеры читал стихи из «Цветов зла», чтобы поднять дух своих товарищей по несчастью, десятью годами раньше вернулся в лоно иудаизма из поэтических соображений, из верности Рембо, Бодлеру, Тцара… Бенни Леви всегда подчеркивал, что в те времена, когда он еще звался Пьер Виктор и перерастал увлечение маоизмом, именно интеллектуальные потребности подвигли его к неизбежному обращению — порыв, который он назвал «переворотом», был порожден желанием найти ответы на вопросы, возникшие у него после чтения Платона, стремлением выйти из тупика «политической концепции мира»… Да и сам я, с вашего позволения, пришел к чтению библейских текстов как к конечному пункту своеобразного интеллектуального, я бы даже сказал, концептуального маршрута с узловыми философскими остановками…

Надеюсь, теперь вы меня правильно поняли? Когда я говорю о «руах», когда противопоставляю «Бытие» поэме «О природе вещей», когда утверждаю, что я скорее на стороне Иерусалима, чем Афин, то вовсе не противопоставляю веру разуму, спиритуализм материализму, откровения «легенд» вашей «области опровержимых утверждений», — я противопоставляю книгу книге, вне всего вышеперечисленного, я на той зыбкой и вместе с тем очень определенной почве, где для каждого живого существа разрешается выбор между бессмысленной жизнью и смыслом.

На свете не так много «фундаментальных» книг.

Мало книг «универсальных» в том смысле, как это понимал Борхес, книг, которые содержат в себе все другие, представляя как бы целую библиотеку.

Среди них:

Гомер,

Ветхий и Новый Завет.

Я считаю, что оказываю Лукрецию немалую честь, помещая в этот список его поэму.

В зависимости от языка и культуры — «Божественная комедия», Шекспир, Достоевский или «Сумма теологии» Фомы Аквинского.