Врангель

Об императоре и его семье, принявших мученическую смерть в Екатеринбурге, Петр Николаевич отзывается почти благоговейно, с любовью описывая мельчайшие детали быта царской семьи. Это и понятно — он был искренним, убежденным монархистом. В период, когда Врангель готовил свои мемуары к изданию, в русской монархической эмиграции продолжалась свара между двумя лагерями — приверженцами великих князей Николая Николаевича и Кирилла Владимировича [11]. Кроме того, монархисты подвергались жестоким нападкам со стороны либеральных и социалистических кругов. В этих условиях, добиваясь максимального сплочения монархического лагеря, Петр Николаевич создавал идеализированный образ последнего царя, стараясь не упоминать его негативных черт. Но со слов издателя его мемуаров А. А. фон Лампе известно, что в их рукописи содержались весьма резкие отзывы о последнем русском императоре, чья неспособность взять ситуацию под контроль и противостоять вредному, как считал Врангель, влиянию супруги, способствовала успеху революции. Но и в опубликованном тексте бросается в глаза, что к императрице Врангель относился неодобрительно, считая ее виновницей кризиса власти, приведшего к революции.

Вскоре после возвращения Врангеля из Петрограда Уссурийская дивизия была переброшена на Румынский фронт. Там, в Яссах, где находилась румынская королевская чета, Петр Николаевич встретился с великой княгиней Викторией Федоровной, сестрой румынской королевы, и узнал от нее об отсутствии сплоченности среди членов августейшей фамилии:

«— Я знаю Россию дольше и лучше тебя, — сказала Императрица Великой Княгине Виктории Федоровне, — ты слышишь только то, что говорится в Петербурге, среди испорченной и далекой от народа аристократии. Ежели бы ты поехала с Государем и со Мной в одну из поездок Наших на фронт, ты бы увидела, как народ и армия обожают Государя. — Императрица, открыв ящик стола, показала Великой Княгине пачку связанных писем. — Вот всё это письма офицеров и солдат, простых русских людей. Я получаю много таких писем каждый день, все они обожают Государя и просят об одном, чтобы Он был тверд и не уступал всем проискам Думы…

Великая Княгиня давала понять, что большинство членов Императорской Семьи и, главным образом, семья Великой Княгини Марии Павловны, признают необходимость изменить существующий порядок вещей и что в этом отношении с ними единодушен ряд наиболее видных членов Думы… Продолжительный разговор с Великой Княгиней Викторией Федоровной произвел на меня тягостное впечатление. Я, встречая Великую Княгиню постоянно в Петербурге, никогда к ней не был близок, и самое желание ее видеть меня и откровенное посвящение Ею во все эти подробности показались мне несколько странными.

Дальнейшие события и выступление Великого Князя Кирилла Владимировича во главе „революционного“ морского экипажа в один из первых дней переворота объясняют, быть может, многое».

Врангель, поддерживавший великого князя Николая Николаевича, прямо намекал на связь родни Кирилла Владимировича с думскими кругами, которые, по его мнению, и устроили Февральскую революцию. Петр Николаевич также давал понять читателям, что Александра Федоровна пребывала в мире иллюзий, верила, что народ и армия обожают императора, а воду мутит лишь жалкая кучка «думской общественности». Главный вред, по мнению Врангеля, состоял в том, что императрица внушала супругу эту далекую от реальности картину российской жизни, что мешало ему принять действенные меры для оздоровления ситуации в тылу и на фронте тогда, когда революцию еще можно было бы предотвратить.

О Распутине Врангель упомянул в мемуарах только в связи с его убийством: «Как-то на одном из переходов во время привала ко мне прибыл от генерала Крымова, шедшего в головном полку, ординарец и передал мне, что начальник дивизии просит меня к себе. Подъехав к голове колонны, я увидел группу офицеров штаба дивизии, гревшихся вокруг костра и разбиравших только что привезенную почту. Генерал Крымов, держа в руке несколько скомканных газет, нетерпеливыми большими шагами ходил в стороне. Увидев меня, он еще издали, размахивая газетами, закричал мне: „Наконец-то, подлеца Гришку ухлопали…“

В газетах был ряд сведений об убийстве Распутина. Прибывшие одновременно письма давали подробности.

Из трех участников убийства я близко знал двух — Великого Князя Дмитрия Павловича и князя Ф. Ф. Юсупова.

Какие чувства руководили ими? Почему, истребив вредного для Отечества человека, они не объявили об этом громко, не отдали себя на суд властей и общества, а, бросив в прорубь труп, пытались скрыть следы? Трудно верилось полученным сообщениям…»

Не исключено, что в неопубликованной части мемуаров Врангель прямо и более резко писал о связях Распутина с покойной императрицей. Ведь именно близость к Александре Федоровне позволила «святому черту» приобрести то влияние на государственную жизнь, которое он имел вплоть до самой смерти.