Врангель. Последний главком

Вышел за дверь и скоро вернулся, держа в одной руке серебряный кофейник, в другой — поднос, накрытый белоснежной салфеткой. Расположились на краю письменного стола, отодвинув стопки бумаг и газет. На верхней Врангель приметил крупное название: «Россiя». Кофе, на его вкус, африканский «Мокко» напоминал слабо: явно эти пройдохи торгаши молотых желудей намешали.

Романовский, медленно отпивая из чашки, поинтересовался, где он жил после того, как оставил ряды армии. Получив ответ, принялся расспрашивать о Крыме, Украине, Белоруссии.

   — Разведке бы опросить вас поподробней, Пётр Николаевич. Но вы ведь не перебежчик и не пленный... — мягко поиронизировал Романовский, когда с кофе было покончено. — Да и дивизия ждать не может...

И, откинувшись в кресле, заговорил медленнее прежнего. Усталость в его чуть хрипловатом голосе послышалась явственнее.

   — Нынешняя наша война такая, что думать приходится больше о тыле, нежели о фронте. И я бы хотел вас предупредить вот о чём... Полагаю, нам не стоит начинать политическую дискуссию в духе Керенского, чтобы выяснить и так очевидное... Вы наверняка убеждены, что армия и все государственно мыслящие силы должны восстановить в России монархию. Пусть даже без Романовых... Мы же с Антоном Ивановичем убеждены в ином: после ликвидации большевиков народу должна быть дана возможность самому высказаться относительно формы правления. И именно на Учредительном собрании... Конечно, нового созыва, то есть без большевиков и прочих левых. И если он выскажется за республику — так тому и быть...

Самоуверенность, с какой Романовский взялся излагать его политические взгляды, покоробила Врангеля сильнее, чем не слишком тактичное замечание насчёт перебежчика. Тем более они — себе-то он может в этом признаться — за последнее время утратили былую незыблемость. Поймав паузу, прервал начальника штаба:

   — Я убеждён прежде всего в том, что о форме правления можно будет говорить только после избавления России от немцев и их агентов большевиков.

   — Тогда мы поймём друг друга, — удовлетворённо кивнул Романовский. — Так сложилось, что процентов восемьдесят офицеров нашей армии — монархисты. И монархисты не по убеждениям даже, а, скорее, по вере. И среди них бродит глухое недовольство нашим отказом открыто провозгласить, что цель армии — восстановление монархии.

Врангель отреагировал понимающим прищуром.

   — Произойди такое, Пётр Николаевич, случится катастрофа. Во-первых, от нас немедленно уйдут все казаки. Ибо настроены они резко против монархии. Да-да, они — республиканцы... А их в армии на сегодня — почти двадцать пять тысяч. Шестнадцать конных полков из восемнадцати. Это — больше шестидесяти процентов боевого элемента. За ними дезертируют и мобилизованные иногородние. Сами посудите...

   — Значит, армия уменьшится в три раза?

   — Именно. А во-вторых, мы лишимся лошадей, продовольствия и фуража... Ведь тогда нам никто и ничего на Кубани даром не даст. А казна наша пуста. У интендантства ни складов, ни мастерских нет. И нам ничего не останется, как проводить бесплатные реквизиции. То есть всё необходимое брать у населения силой. А это неминуемо кончится массовым выступлением против нас...

   — Чего же вы хотите, ведь это казаки. За своё добро кому угодно башку снимут.

   — Что вы знаете казаков — это хорошо. Но следует знать и другое: таким оборотом дела не преминут воспользоваться «черноморды»[35]... Это самая влиятельная политическая группа в Законодательной раде. Своего вожака Быча[36] они избрали главой войскового правительства. «Черноморцы» — ярые самостийники: хотят оторвать Кубань от России. И для достижения своей цели намерены сформировать отдельную Кубанскую армию. Им противостоят «линейцы», но они малочисленны и не столь активны...

Не докончив фразы, Романовский потянулся к стопке газет.

   — Вот, полюбуйтесь... — в его руке Врангель увидел «Россiю». — Небезызвестный Шульгин уже начал выпускать здесь свою газету. Что ни номер, то проповедь монархии и поношение «черни». Многим нашим офицерам такое по душе, а Рада возмущается и требует закрыть «Россию»... Один конфликт за другим. А все конфликты с кубанской властью пагубно влияют на боевой дух казачьих частей. Поэтому, Пётр Николаевич... — сделав паузу, Романовский заговорил медленнее, чуть не по слогам, — настоятельно прошу вас проявлять максимум уважения к казачьим традициям вольности и демократизма. В особенности к кубанской власти, её представителям и её атрибутам. Даже если это идёт вразрез с вашими личными убеждениями. Вы меня понимаете?

   — Вполне.

Распрощались по-доброму...