Врангель. Последний главком

Батарея погибла. Запорожцы — лучший полк в дивизии! — позорно бежали. И он был бессилен остановить их... Начальник дивизии он или кто?! До сих пор не смог взять в руки части... Месяц уже командует! И ведь состав сменился больше чем наполовину... Из тех трёх почти тысяч, кто встретил его недовольно и насмешливо, одни погибли, другие лежат по лазаретам и госпиталям — кто ранен, кто болен... Новые уже бойцы, при нём поступили... А Деникину с Романовским как это позорище в сводке преподнести?! Хоть сквозь землю провались...

Порывался забрать у сестры кнут и вожжи, покрикивал на коней и, забыв про бинокль, до рези в слезящихся глазах всматривался в дальний конец дороги, обрывающийся спуском в долину: не показались ли главные силы. Тщетно... Ярость, разбушевавшись, задавила отчаяние и горечь. Безладнов, задница, последний день нынче командовал! На обоз его!

Сестра — бедовая, по всему, бабёнка — махала кнутом без устали, санитарные кони не подвели, и линейка летела под уклон как на крыльях. Скоро нагнали несущийся артиллерийский унос. Двое ошалевших ездовых взгромоздились на левую, осёдланную, лошадь.

— Солдатики, дайте лошадь! — выкрикнул истошно.

Унос остановился не сразу.

Спрыгнул с линейки и сам, едва справляясь и с дрожью в руках, и с пряжками на ходящем ходуном и мокром лошадином боку, отстегнул подручную, без седла. И поскакал, охлюпью, дальше.

Крупная уносная кобыла по сравнению со строевой показалась настоящим мастодонтом. Уже через минуту тяжёлого галопа, как ни сжимал колени и ни наклонял корпус вперёд, весь зад, подпрыгивая, отбил о её широкую и будто бы каменную спину...

Только у края плато столкнулся с корниловцами, рысящими навстречу. В голове, за белоусым Безладновым, шли его конвойцы и ординарцы.

Резкими жестами подал команду «Стой!» Заставить уносную кобылу переменить ногу на галопе удалось не без труда. Соскользнул, не дожидаясь, пока встанет. Сбитой до крови спины не заметил.

Вцепившись в густую чёрную гриву, вспрыгнул на кабардинца и уже в седле выхватил из рук Гаркуши поводья и шашку: ошарашенный видом одиноко скачущего охлюпью начальника, тот замешкался. Нервный и гордый жеребец, не привыкший к такой грубости, заржал и, прижав уши, попытался укусить за колено. Усмиряя его, резко натянул поводья. С пронзительным скрежетом выдернул клинок. Никого и словом не удостоил...

Лаву разворачивал на рысях, подавая знаки шашкой и не жалея боков кабардинца. Скоро разглядел впереди хвост конной колонны противника: шагом удалялась к Урупской. Переведя лаву на галоп, осатанело кинул по стерне в преследование...

Топорков и Безладнов расстарались: к вечеру выбили красных из Урупской, захватили пленных и трофеи. Нашёлся и злосчастный «Руссо-Балт», брошенный на станичной площади.

Попавших в плен большевиков и бывших матросов Черноморского флота Врангель приказал расстрелять на месте, а кубанских иногородних — предать станичному суду. Тот свершился скоро: смертная казнь через расстрел.

Проживающим в Урупской мужикам, сочувствующим власти совдепов, старики тут же приказали всех «большаков», убитых в бою и расстрелянных, похоронить, где хотят, но только не на станичном кладбище...

Тем временем Муравьёв взял и Бесскорбную.

Но переправами — ни большой, ни малой — овладеть не удалось: красные, укрепившись на высоком каменистом гребне восточного берега, в версте от речки, оборонялись с необычайным упорством. Затемно уже Врангель отдал приказ прекратить атаки...

Совершенно вымороченный, стоял он под старыми полусгнившими ивами на берегу неширокого — меньше десятка саженей — Урупа в четверти версты от переправы. Молчал и смотрел в почерневшую воду, слегка отдающую болотом. А видел облитые послеполуденным солнцем тела, застывшие ч каких-то неестественных позах. Обескровленная плоть, глубоко разрубленная шашечными ударами, стала белее нательного белья. И белизна её на фоне вытоптанной молодой зелени, пробившейся на обочине через высохшую за лето траву, резала глаза ослепляющей яркостью.

Больше десятка офицеров и солдат зарубили красные на месте, где стояла 1-я конно-горная батарея. «Товарищи» успели всё: и своих раненых забрать, и обе пушки с автомобилем увезти, и убитых раздеть.

Верная смерть и его было настигла. В самый затылок дышала, старуха чёртова, да споткнулась... Зря только, Петруша, деньги бы потратил на курпей, сукно, козла и пошив...

На гребне время от времени заливисто стучал пулемёт. То ли для острастки пускал очереди, то ли подъёмный винт неправильно установлен — пули посвистывали где-то высоко над головой.

Часть 3 СТАВРОПОЛЬСКОЕ ВОЗНЕСЕНИЕ

10—11 (23—24) октября. Бесскорбная

устой треск винтовочного залпа окатил уже упокоенную сумерками Бесскорбную. Ещё залп... По звуку — с северной окраины, откуда уходит просёлок на Урупскую.