Врангель

Трудно передать то негодование, которое вызвало во мне сообщение генерала Шатилова. Не говоря о том, что требование генерала Деникина было по существу незаслуженным и обидным, мне было бесконечно больно оставить близкую сердцу моему армию и покинуть в такое тяжелое время Родину. Я не хотел быть среди тех, кто ныне, как крысы с тонущего корабля, бежали из Новороссийска, Севастополя, Ялты, Феодосии. В то же время я не желал дать возможности бросить мне хотя бы тень упрека в создании затруднений Главнокомандующему в эти грозные дни. С болью в сердце я решил уехать. Я не хотел воспользоваться для отъезда иностранным судном, правильных же рейсовых русских судов в Константинополь не было. Я написал командующему флотом адмиралу Саблину, заменившему адмирала Ненюкова, прося предоставить в мое распоряжение какое-либо судно.

Адмирал Саблин любезно предоставил мне возможность воспользоваться отходящим через несколько дней в Константинополь пароходом „Александр Михайлович“, на котором я продолжал всё время жить. Душа кипела от боли за гибнувшее дело, от негодования за незаслуженную обиду, от возмущения той сетью несправедливых подозрений, происков и лжи, которой столько месяцев опутывали меня. Я написал генералу Деникину».

Даже сам барон признавал, что написанное под влиянием гнева письмо грешило резкостью, а местами содержало личные выпады. Оно было выдержано примерно в стиле посланий князя-беглеца Андрея Курбского царю Ивану Грозному. В связи с важностью этого многословного документа, резюмирующего конфликт двух главных действующих лиц, приводим его полностью:

«Милостивый Государь Антон Иванович!

Английский адмирал Сеймур передал мне от имени начальника Английской миссии при В. С. Ю. Р. генерала Хольмана, что Вы сделали ему заявление о Вашем требовании оставления мной пределов России, причем обусловили это заявление тем, что вокруг моего имени якобы объединяются все те, которые недовольны Вами. Адмирал Сеймур предложил мне использовать для отъезда за границу английское судно.

Ровно полтора года тому назад я прибыл в Добровольческую армию и стал добровольно в Ваше подчинение, веря, что Вы — честный солдат, ставящий благо Родины выше личного и готовый жизнь свою положить за спасение Отечества. Полтора года я сражался в рядах Вооруженных Сил Юга России, неизменно ведя мои войска к победе и не раз в самые тяжелые минуты спасая положение[16].

Моя армия освободила Северный Кавказ. На совещании в Минеральных Водах 6 января 1919 года я предложил Вам перебросить ее на царицынское направление, дабы подать помощь адмиралу Колчаку, победоносно подходившему к Волге. Мое предложение было отвергнуто, армия стала перебрасываться в Донецкий бассейн, до мая месяца вела борьбу под начальством генерала Юзефовича, заменившего меня во время моей болезни. В апреле, едва оправившись, я прибыл в армию и рапортом от 4 апреля за № 82 вновь указал Вам о необходимости выбрать главным операционным направлением направление царицынское, причем предупреждал, что противник сам перейдет в наступление от Царицына, отчего создастся угроза нашей базе.

Мои предсказания пророчески сбылись, и к середине апреля неприятель перешел Маныч и, выйдя в тыл Добрармии, подошел на 12 верст к Батайску. Перед грозной опасностью сюда стали спешно перебрасываться части, главным образом конница, и Вы приняли над ними личное руководство.

Противник был отброшен за Маныч, все лее наши попытки форсировать реку успеха не имели. 4 мая мне было предложено Вами объединить войска Манычской группы, и уже 8 мая я, разбив X армию красных, погнал ее к Царицыну. В то же время произошел перелом в Донецком бассейне, и одновременно с моим движением вверх по Волге генерал Май-Маевский занял Харьков.

Военное счастье улыбалось Вам, росла Ваша слава и с нею вместе стали расти в Вашем сердце честолюбивые мечты.