Вращение временной оси

— С этого дня, — сказала она, — наш «пансионат искусств» закрывается на неопределенный срок. Сами мы автономно существовать не можем, а новая власть отказалась нас содержать. Не нужны мы никому. Младших воспитанников отправили в город, я думаю, их примут в детские дома. А мы с этого дня вольны отправиться куда угодно. У нас на складе есть некоторое количество продовольствия, но зиму нам не пережить. В окрестных деревнях нам ничего не дадут, да и продотряды прошлись по ним… С этого момента я слагаю с себя полномочия директора…

Тут она замолчала. Амазонки и персонал пансионата в составе трех учителей, двух дворников и двух конюхов, тоже молча топтался в зале. Вопросов ни у кого не было. Надежды-то были, но… Все понимали, что директриса сделала все, что могла в данных обстоятельствах. Многие работали здесь не один десяток лет, а большинство амазонок воспитывались с семилетнего возраста. Старшая группа, четверо девушек, готовы были уезжать и ждали только известий от Ники, которой могла понадобиться их помощь… А младшая группа, десять девушек шестнадцати — семнадцати лет, смотрели на своего командира Марию Фингерт. За последние два года они сдружились, расставаться не хотели, а теперь, привыкшие к дисциплине, ждали ее команды.

В этот момент подошел сторож, стоявший на воротах.

— Там это… ваша милость, — сказал он, обращаясь к Татьяне Павловне, — телега подъехала, на ней парень раненный и девица не нашенская, просят их принять… Ссылаются на нашу воспитанницу: Никандру Александровну…

— Пусть заезжают, — сказала бывшая директриса, забыв, что только что сняла с себя полномочия, — раненного в лазарет. Доктор, займитесь им, а девушку ко мне в кабинет.

Все собравшиеся одобрительно зашумели. Жизнь продолжается обычным образом, словно не было только что отречения от должности. Амазонки выбежали встречать прибывших, надеясь, получить сведения о своих подругах Нике и Вере.

Лазарет в пансионате был один, и раненный парень оказался в одной комнате с раненной Эллой Юрьевной. Оба они были тяжелые и едва ли осознавали неудобство ситуации. Доктор, осмотревший юношу, однако высказал оптимистические надежды на выздоровление. С Эллой дела обстояли намного хуже.

Амазонки узнали о Нике только то, что она напала на след похитителей ее подруги и надеется освободить ее в ближайшие дни. А вот Татьяна Павловна не узнала о своих гостях почти ничего. Девушка назвала свое имя Анна и имя своего парня, который по ее утверждению, являлся ее мужем. Но никаких документов у нее не было, или она не захотела их показывать. Вообще это была странная пара, она не могла толком объяснить: откуда они появились. По-русски она говорила чисто, но многие слова были непонятны. Ее крестьянская одежда была явно с чужого плеча. Две котомки с вещами были необычны на вид и явно сделаны на фабрике. На иностранцев они совершенно не похожи, но и на российских горожан тоже. Девушка была сильно утомлена и едва держалась на ногах. Татьяна Павловна не стала ее долго терзать расспросами. Надо дать ей отдохнуть, тогда, может, расскажет что-нибудь вразумительное.

В жилом корпусе были комнаты на четверых и теперь многие пустовали. Анну заселили отдельно от остальных девушек и туда же принесли вещи ее и ее мужа. А к вечеру истопили баню и принесли ей чистую одежду: униформу амазонок и белье. Алла, которая проводила ее в баню, была безмерно удивлена поведением своей подопечной…

— Она, похоже, никогда не видела бани, — рассказывала она своим подругам, — даже не знает, как в ней моются, а уж когда я хотела попарить ее веником, она встала в стойку. Ну, точно как мы перед поединком…. Я даже подумала, что она одна из нас…

— А парень, постарше ее будет года на два — на три, — задумчиво сказала Света. — Откуда они взялись, она так и не сказала, но разговаривает она чудно. Я некоторые слова не разобрала.

— Свои котомки, она называет «рюкзаки», — сказала Алла. — Это немецкое слово… наверное.

— Тяжелые, — подключилась к разговору Таня. — Интересно, что в них…

— Сегодня пусть отдыхает, — продолжила Алла, — завтра, надеюсь, сама расскажет.

На другой день, едва проснувшись, Анна побежала в лазарет проведать Максима. Там она обнаружила Аллу, которая сидела у кровати раненной женщины. Она приложила палец к губам, призывая девушку к тишине, затем поманила ее за собой.

— Спит твой мужчина, — сказала она, когда они вышли из лазарета. — Лучше ему, на поправку идет. А вот нашей Элле Юрьевне плохо пока. Доктор говорит, что сепсис может начаться… Лекарства плохо помогают…

Она намеренно сказала «мужчина», а не муж. Почему-то не верилось, что эта юная девица замужем, да и кольца на пальце нет.

— Я сейчас принесу, что у меня осталось… — ответила Анна и побежала в комнату, где ночевала и где находились их с Максом рюкзаки.

Схватив все, что осталось от их импровизированной аптечки, — то, что они впопыхах собрали, отправляясь в поход, она быстро вернулась обратно в лазарет.

— Вот, — сказала она, передавая Алле упаковки таблеток аспирина, анальгина и левомицетина.