Врать или не врать? – II (СИ)

Едва ли наше путешествие в пермскую химерическую историю можно считать законченным. Цель того, что здесь написано, состоит не в том, чтобы отпугнуть неуверенных, несведущих в собственной истории, сколько в том, чтобы их и других заинтересованных привлечь к поиску истины, также и тех, для кого жить и пользоваться плодами чужой славы сродни воровству и преступлению. Мыслящие люди Пермского Края, сумевшие с помощью духовного развития преодолеть в себе свойства Гомо советикуса (в просторечии, гомососа), описанного А. Зиновьевым, возможно, захотят высказаться по теме Великой Перми и причастности святого Стефана Пермского к нашей старинной жизни (в том числе и в этом периодическом издании). Тем, кто забыл, напомню: «Гомосос стремится помешать тем, кто нарушает привычные формы поведения, холуйствует перед властями, солидарен с большинством сограждан, одобряемых властями». Анатолий Кузнецов (36), чудом переживший голодомор тридцатых годов прошлого века на Украине и ужасы немецкой оккупации в Киеве, мог бы добавить к этой характеристике следующее: «По-видимому, чисто восточное состояние, когда человек, не убив, не украв и так далее, тем не менее не может позволить себе быть естественным, должен всю жизнь очень обдуманно, осторожно высказываться, скован вечно, хронически, до гроба — и бледнеет от страха уже при одной мысли, что в любой момент, в любую секунду жизни не гарантирован от того, что «придут», «будут проверять», «чистить», «обыскивать», засекут, что он сболтнул лишнее, заподозрят его в непозволительных убеждениях и мыслях».

Тем, кто захочет поделиться соображениями по существу вопроса, напомню об одном важнейшем открытии ФН: у нас, россиян, вследствие коварства всем известных Романовых, «засланцев» Запада, не осталось ни одной подлинной исторической летописи, включая и «Повесть временных лет» Нестора. Придётся перенести и это, если пережили голодомор и гомососа в себе. Решения есть. «Ищите рядом!» — вот она великая формула Эдуарда де Боно (37), которая помогала и помогает ФН и не только им делать открытия.

Вечно бояться гнева «начальства» — лишний повод вызвать его же раздражение. Нужно научиться говорить правду, хотя бы себе самому для начала. Когда жизнь строится на базе одной полезности, то это ведёт к разрушению самого общества. Достаточно вспомнить забытый рассказ В. Одоевского (38). А может, есть рассказ или быль, знакомые нам гораздо лучше по собственной жизни в СССР?

Вскоре после поездки в Чердынь, просматривая старые записи, нашёл заметки Эрнста Неизвестного: «Будучи мальчиком, я познакомился с пермской деревянной скульптурой, которая произвела на меня достаточно большое впечатление…Там есть замечательные сидящие фигуры Христа, фигуры скорбящей Богоматери. И они в какой-то степени напоминают нечто подобное в католических храмах. Для русской традиции это весьма странное, но очень мощное явление» (39). Эти наблюдения художника теперь совпали с моим глубоким интересом к знанию ФН. Как следствие, сработала и система Эдуарда де Боно, возникло предположение:

ХРАМОВАЯ СКУЛЬПТУРА — ОБЫЧНОЕ ЯВЛЕНИЕ ДОРОМАНОВСКОЙ РУСИ

Действительно, пермская деревянная скульптура — лишь осколок того большого духовного мира, который Романовы и большевики почему-то не искоренили полностью. Храмовая пластика была необходима и допустима в жизни православно-кафолической вселенской церкви. Сегодня от неё сохранилось только название. После отпадения Европы от Великой Русской Империи право размещать скульптуру в церквах досталось вновь оформившемуся католицизму. А для отделённой православной Руси являлось нарушением новообретённого канона.

И вновь оказались полезны находки ФН из неоднократно цитированной книги (24).

«с. 336. Вот что пишет путешественник Брат Журден из ордена проповедников якобы в XIV веке: «О Великой Татарии расскажу то, что слышал от людей…В этой империи есть храмы с идолами, и мужские и женские монастыри, подобные нашим, и там постятся и молятся, совсем на наш манер, а главные жрецы этих идолов ходят в красных одеждах и красных шляпах, как наши кардиналы. Просто невероятно, сколь роскошна, пышна и величава служба идолам».

Выдающийся русский писатель В. Солоухин даже в эпоху брежневского застоя сумел написать: «Самой распространённой деревянной скульптурой на Руси был Нил Столбенский. Чёрная фигура согбенно сидящего старца в схиме встречалась и в церквах, и на домашних киотах. У всякого коллекционера-любителя обязательно есть хоть один Нил Столбенский. Встречаются даже по два, по три разных размеров и разного уровня мастерства. Но такого набора Нилов, как в запасниках Русского музея, я не встречал никогда и, конечно, не встречу. Обыкновенно фигура Нила не превышает 15–20 сантиметров. В Русском музее есть Нилы едва ли не метровой высоты» (47).