Врата Абаддона

На первую службу собралось одиннадцать человек. Сперва ее встревожило несходство их с паствой на Европе. Там два десятка семей подходили за полчаса до начала, а потом еще подтягивались опоздавшие. Люди разного возраста, от дедушек на инвалидных колясках до шумливых детей и плачущих младенцев. Одни являлись в лучших воскресных костюмах, другие — в заношенной рабочей одежде. В шуме голосов до начала проповеди смешивались русский, английский и волапюк внешних планет. К концу службы многие похрапывали на скамьях для молящихся.

Здесь паства явилась единой группой ровно в 9:55. Вместо того чтобы войти и рассесться кому где удобно, люди вплыли в помещение и зависли облаком перед ее кафедрой. На всех красовалась безупречная форма, наглаженная до острых как нож складок. И они молчали, выжидательно поглядывая на нее. Молодые — старшему было не больше двадцати пяти.

Обычное вступление здесь оказалось бы неуместным — никаких объявлений и обращений к детям, — так что Анна начала прямо с молитвы, затем немного почитала из Библии и перешла к краткой проповеди. Она подумывала коснуться долга и самопожертвования — это показалось ей поначалу подходящей темой для военного корабля, — но, вспомнив, каким испуганным она видела недавно Криса, предпочла говорить о Господней любви.

Анна закончила проповедь еще одной молитвой и причащением. Утешительный обряд, как ей показалось, снял часть напряженности, ощущавшейся в зале. Одиннадцать молодых солдат один за другим подтягивались к ее столу, делали глоток из груши с виноградным соком, брали облатку и отплывали на прежнее место. Анна прочла знакомые слова из Луки и Матфея и благословила присутствующих. Каждый из них ел хлеб и пил из груши — и Анна, как бывало всегда, с первой ее службы, почувствовала, как на нее снисходит огромный покой. И еще — мурашки по спине и рвущийся изнутри смех, когда ей представилось, как Иисус, просивший учеников делать это в память о нем, взирает на ее крошечную паству, парящую в воздухе над грушей с восстановленным виноградным напитком. Вряд ли он имел в виду такое.

Последняя молитва — и служба закончилась. Никто из ее прихожан не заторопился к дверям. Одиннадцать молодых лиц обратились к ней в ожидании. Снова начала сгущаться тягостная атмосфера страха, которую ей удалось было разогнать молитвой. Анна, придержавшись руками, обогнула кафедру и присоединилась к облаку из тел.

— Ждать ли кого-нибудь на следующей неделе? Я вас стесняюсь, ребята.

Крис заговорил первым.

— Не надо, очень хорошо было. — Кажется, он хотел что-то добавить, но сбился и принялся разглядывать свои ладони.

— На Европе мы после службы перекусывали и пили кофе. Можно и у нас к следующему разу устроить, если хотите, — предложила Анна.

Несколько нерешительных кивков. Крепкая молодая женщина в десантной форме потянула из кармана ручной терминал — посмотреть время. Анна почувствовала, что теряет их. Им нужно было что-то еще, но просить они не станут. И это что-то — точно не кофе с закуской.

— Я было сочинила целую проповедь о Давиде, — словно бы невзначай сказала она. — О тяготах, что мы возлагаем на солдат, о жертвах, которые вы приносите ради нас.

Крис поднял взгляд. Молодая десантница спрятала терминал. Кафедра осталась за спиной, и Анна видела лишь безликую серую коробку комнаты. Солдаты кучкой парили перед ней. Вдруг перспектива сместилась, и она очутилась сверху, словно падала на них. Быстро моргнув, Анна отогнала видение и сглотнула появившийся в горле лимонный вкус тошноты.

— Давид? — переспросил темноволосый и темнокожий юноша с австралийским вроде бы выговором.

— Это царь Израиля, — объяснил другой.

— Недурная тема, — съязвила десантница. — Тот парень, что убил своего воина, чтобы спать с его женой.

— Он сражался за свою страну и веру, — отрезала Анна учительским голосом, который приберегала для воскресной школы подростков. Голос авторитета, и попробуй кто усомниться. — Сейчас меня волнует только это. Прежде чем стать царем, он был воином. И часто те, кому он служил, оказывались неблагодарными. Он снова и снова становился между опасностью и людьми, которых поклялся защищать, даже если вожди были недостойны его.

Еще несколько кивков. Никто не посматривал на терминалы. Кажется, они возвращались к ней.

— Так мы от начала времен обращаемся с солдатами, — продолжала она. — Каждый из вас от чего-то отказался, чтобы попасть сюда. Мы часто оказываемся недостойны вас, и все же вы нас защищаете.

— А почему не прочитали? — спросил Крис. — Ну, проповедь о Давиде?

— Потому что испугалась. — Анна взяла левой рукой ладонь Криса, а правой — австралийца. Она не произнесла ни слова, но беспорядочная кучка быстро превратилась в круг держащихся за руки людей. — Мне очень страшно. И я решила не говорить о жертвах солдат. Захотелось вспомнить, что Бог смотрит на меня. Ему не все равно, что со мной будет. И, возможно, другим людям тоже не все равно.

Они снова покивали.

— Когда головастики подорвали тот корабль, — вставил Крис, — я подумал, нам конец.