Врата ада

Тень падре по-прежнему была рядом с ним. Она указывала ему путь к выходу. Он пересек унылую равнину. На этих бескрайних пустынях остались его следы, первые следы живого человека в подземном царстве. Он рвался вперед, больше не глядя вокруг — не замечая ни бесконечных гротов с гнилостным воздухом, ни растущих на скалах тощих, словно обугленных деревьев. Он бежал, уверенный, что еще немного, и он вырвется отсюда, что до возвращения к жизни ему рукой подать.

Но внезапно его тело стало тяжелеть. Сначала он почти этого не заметил и продолжал бежать все так же быстро. У него просто участилось дыхание. Он постарался не сбавлять темп.

Перед ним была Река Слез. Он бросился в нее без колебаний, не уклоняясь от постоянно набегающих волн мертвых теней, не отворачивая лица от их вони и стонов. Добравшись до другого берега, он поздравил сам себя. И мысленно улыбнулся. Оставалось только найти врата, и он вырвется из ада вместе с сыном. Но тело его двигалось все медленней. Мышцы одеревенели и не повиновались ему с прежней быстротой. Суставы утратили гибкость. Голова оставалась ясной, но руки и ноги окоченели. Вскоре ноги совсем отказали. Он рухнул на землю. Оглянулся с беспокойством, но тут же успокоился: тени отстали. Они не смогли перейти через реку и остановились на берегу мертвецов, завидуя этому живому, который ускользнул от них. Эта грозная, бурная река оказалась для них непреодолимым препятствием. Маттео постарался отдышаться. Тень дона Мадзеротти все еще была рядом.

— В чем дело? — ласково спросила тень, подходя к нему.

— Что-то происходит со мной, чего я не понимаю, — ответил он.

— Поторопись, — шепнул дон Мадзеротти. — Вставай! Мужайся!

Тогда Маттео, собрав последние силы, поднялся. Его шатало, но он двинулся вперед. Бежать он уже не мог. Он шел тяжело, как астматик. Дон Мадзеротти не переставал ободрять и торопить его, — и лишь усилием воли он продолжал идти.

Когда они подошли к бронзовым вратам, Маттео с удивлением обнаружил, что они приоткрыты.

— Почему же они не закрылись? — слабым голосом спросил он священника.

— Из-за меня, — ответил дон Мадзеротти.

Маттео с удивлением посмотрел на него.

— Я не умру сегодня, — объяснил падре. — Врата ждут, когда я уйду, и они тут же закроются.

У Маттео накопилось множество вопросов. Он многого не понимал. Неужели дон Мадзеротти все это знал с самого начала? Каким чудом удалось ему не умереть? Он бы с удовольствием порадовался вместе с ним, поблагодарил за то, что тот провел его по аду, но он знал, что не может терять ни минуты. Сейчас самое главное — выбраться отсюда. И он попытался сделать те последние шаги, что отделяли его от врат, но остался недвижим. Ноги больше не слушались его. Им овладел ужас. Он упал на колени и поднял вопрошающий взгляд на священника. Они встретились глазами, и Маттео понял, что бороться бесполезно. Дон Мадзеротти смотрел на него с состраданием и нежностью.

— Я умираю? — спросил Маттео.

Ему хотелось сказать еще что-то, но он не смог. Ему хотелось выть, умолять, уцепиться за падре, попросить его о помощи, но он совершенно обессилел.

— Смерть не даст тебе отсюда уйти. Ты похитил у нее тень, она требует взамен твою жизнь, — смиренно произнес дон Мадзеротти.

Маттео опустил глаза. «Рано было праздновать победу, — подумал он. — Ну и ладно. Я на углу переулка делла Паче и улицы Форчелла, в Неаполе, в тот проклятый день. Я держу сына за руку, и роковая пуля попадает в меня. Вот так я все это себе представляю. Ведь я хотел умереть вместо Пиппо. Я умру сегодня. Я на тротуаре улицы Форчелла и умираю вместо него, под палящим солнцем, среди испуганных криков прохожих. Отлично. Я плюю на эту идиотскую смерть и благословляю судьбу за то, что она сразила не сына, а меня».

И сделав долгий мучительный выдох, он изверг из себя тень мальчика. Какое-то время они с волнением смотрели друг на друга. Уже зная, что их лишили радости жить рядом, расти и стареть бок о бок. Теперь сын потеряет отца, и ему придется жить с этой утратой. Отец и сын. Значит, им было отпущено всего шесть лет. Шесть лет, чтобы любить и узнавать друг друга, просто быть рядом. Короткие шесть лет, а остальное время у них украли.