Врата ада

И правда, шансов мало. Как она сможет узнать своего сына, с которым рассталась июньским утром 1980 года на пороге двери, после того как одела его и препоручила отцу? Вспомнит ли она, как в последний раз причесала и поцеловала меня? Но я помню тебя, Джулиана. Помню улыбающейся, помню твой виноватый взгляд — ведь в тот день ты уходила слишком рано. Ты клялась себе, что вечер посвятишь сыну и, как только вернешься, наверстаешь украденное у вас время, — ведь ты не подозревала, что тебе позвонят по телефону и этот звонок навсегда разобьет твою жизнь: ты побежишь куда-то, задыхаясь, с бескровными губами, а потом будешь плакать и плакать, без конца. Мать, я не видел тебя двадцать два года. Ты сдалась, решив, наверно, что тебе незачем больше жить и незачем вспоминать лица и имена. И теперь ты только и делаешь, что уничтожаешь свою память, ты больше не хочешь ничего помнить, ведь даже сына, того, кто был тебе дороже всего, в ней уже нет. Ты живешь среди кошмаров и стонов, испуганная и одинокая. Я знаю. Джулиана. Я встаю. Благодарю медсестру и протягиваю ей руку, чтобы ей не пришло в голову проводить меня. Она называет номер палаты. 507. Джулиана. Пора.

XXIV Нас снова трое (август 2002)

Я иду по коридору западного крыла. Из громкоговорителей, установленных по всей больнице, разносится голос — голос, созывающий на молитву. Во всей больнице мужчины и женщины, у которых еще остались силы, тихо прикрыв глаза, читают Ave Maria, чтобы облегчить страдания умирающих. Я не останавливаюсь, не молюсь, я иду дальше.

Палата 507. Останавливаюсь. Я у цели. Я здесь, мать. Через несколько мгновений я открою дверь и увижу тебя. Пытаюсь представить себе, как это будет. Когда я войду, ты будешь стоять ко мне спиной. Меня, конечно, удивит теснота палаты: маленькая квадратная комнатка, в которой почти все занято кроватью. Окно в глубине, видны деревья. Все больничные палаты одинаковы. Итак, ты будешь стоять у окна, в бесформенном, обвисшем халате, не подпоясавшись. Я помолчу немного, а потом негромко окликну тебя. Джулиана! Ты медленно обернешься. В этот момент я пойму, что ты тихонько разговариваешь. Давно ли ты стоишь вот так у окна и с кем беседуешь? Ты смотришь на меня, пытаясь понять, кого я тебе напоминаю. Откуда я и какое отношение имею к тебе, к твоей прошлой жизни. Тогда я, наверно, скажу: «Я твой сын» — тихо-тихо, шепотом, словно прося прощения. «Я твой сын», но не решусь подойти к тебе. Твои брови нахмурятся. Лицо исказится недоверчивой гримасой. Ты постараешься что-нибудь вспомнить. Но вспомнишь ли ты своего сына? Своего Пиппо, которого ты так давно не видела и постаралась совсем забыть?

Я прислоняюсь спиной к стене. Дверь справа от меня. Я стараюсь успокоиться, потом, очень медленно, осторожно, нажимаю на ручку двери.

Я умер, Джулиана, я умер, мать, и я возвращаюсь. Со мной отец, я несу его в себе. Пора тебе узнать, что он пошел за мной в ад и сделал то, о чем ты его просила. Я похож на него, правда? Чертами и овалом лица. Возможно, это смутит тебя больше всего. Ты вдруг подумаешь, не Маттео ли это здесь, перед тобой, но только почему он так молод. Все смешается в твоей голове, мать, и это нормально. Я пришел, чтобы ты в мыслях поцеловала Маттео, чтобы он почувствовал там, где он сейчас, что ты снова любишь его. Только он один во всем мире смог совершить такое. Я сын, вернувшийся из преисподней. Ты будешь смотреть на меня. Мать. Ты уже не сможешь отвести от меня глаз и внезапно улыбнешься. Улыбнешься улыбкой древней, как мир, но в ней будет свет первого дня творения.

Я набираю в грудь воздух, как перед прыжком в воду. Открываю дверь. В глаза мне бьет белый свет.

Мы снова втроем. Вместе с отцом я вхожу в палату, где ты живешь со своим безумием. Он дрожит, как и я, хотя никогда ничего не боялся. А сейчас ему страшно. Он так давно ждет, что ты посмотришь на него с любовью. Я открываю дверь. В это мгновение, Джулиана, смерть больше не существует. Нас трое, и мы живы. Свет в этой жалкой комнатке на несколько секунд обретает яркость мирных дней. Я перед тобой и не решаюсь подойти к тебе. Я смотрю на тебя. И говорю: «Я твой сын». Слышишь ли ты меня? Понимаешь ли ты меня, несмотря на все свое безумие? Ты смотришь на меня. Долго. Странно. Я застыл на месте. Отец тоже притих. Мы здесь. Все трое. Время словно остановилось. Потом, с изяществом и неспешностью счастливых времен, ты раскрываешь нам свои объятья.