Врата Афин

Переводя взгляд с одного на другого, Ксантипп понял, что между ними какой-то старый спор.

– Не вижу ничего плохого в том, чтобы давать имена, – мягко сказал он. – Знаете, я назвал свою собаку Конис, потому что он пыльного цвета.

Перикл впился в него взглядом, и Ксантипп увидел, как борются в нем желание ответить и разумная осторожность.

– Мы с вашей матерью и вам троим дали имена, – продолжил Ксантипп. – Ари-фрон означает «великий ум». Ты мой первенец, внучатый племянник Клисфена, который дал нам демократию в Афинах.

Старший сын уже смотрел на него не так сердито.

– А Елена? – спросила дочь.

Ксантипп улыбнулся:

– Твое имя означает «свет», «факел во тьме». Из-за того, как воспрянуло мое сердце, когда я услышал, что твоя мать родила девочку. Я выбрал именно это.

Она пришла в восторг.

Воцарилась тишина. Перикл молчал. Елена переводила взгляд с брата на отца, но потом ей надоело это безмолвное столкновение воли.

– А как насчет Перикла? – спросила она. – Что означает его имя?

– Оно значит «знаменитый», – проворчал Перикл себе под нос, как будто его это раздражало.

– Так и есть, – кивнул Ксантипп. – Вашей матери приснился лев в ночь перед рождением Перикла. Такое видение приходит не часто и не ко многим. Она дала тебе это имя из честолюбия, надеясь, что однажды его узнают все люди.

– А ты, отец? – спросила Елена. – Как ты получил свое имя?

– Моей матери приснился бледный конь, – сказал Ксантипп, пожимая плечами. – Что означал этот сон, я не знаю.

К своему удивлению, он понял, что ему нравится этот разговор, и внутреннее напряжение ослабло. Возможно, так подействовал смех дочери.

«В такие вот моменты женщины и нужны мужчинам, иначе жизнь была бы слишком глухим и суровым местом. Даже с собакой», – с глубоким вздохом подумал Ксантипп, и взгляд его сам собой устремился к дому.

– Почему бы тебе, Перикл, не присмотреть за этим прекрасным конем – Воином, да? – спросил он.

Его порадовало, что сын просто закатил глаза, без той мрачной угрюмости, которую демонстрировал раньше. Ксантипп похлопал мальчика по спине. Как же сильно ему недоставало этого! Он раскрыл объятия, и все трое совершенно естественно шагнули вперед и, ничего не говоря, прижались к нему в тающем вечернем свете. Конис сразу же протиснулся между ними, и все улыбнулись.

В дом Ксантипп вошел с покрасневшими глазами. Агариста была там, и он сразу увидел гнев в каждой черточке ее лица, скованность и обиду. Когда он приблизился, она подняла руки, защищаясь, но он смял сопротивление и крепко обнял ее. Она всхлипнула у него на груди.

– Я был глупцом, – сказал Ксантипп. – Мне так жаль.

Глава 34

Солнце сверкало на воде миллионами бликов. Из порта был виден Акрополь, и Ксантипп, склонив голову перед Афиной, пробормотал молитву. Потом, без какой-либо явной причины, добавил молитвы Посейдону, в царство которого вошел, и Аресу – в связи с грядущей войной. Аполлон был героем его детства, поэтому Ксантипп добавил строки в честь солнца и источника жизни, а затем вспомнил Тесея и Геракла. В Афинах было много богов и хранителей. Он ощущал их присутствие вокруг, как плотный пчелиный рой. Лодка, на которой он плыл, была едва ли больше открытой раковины, лишь вдвое длиннее человеческого роста, всего с парой скамеек – из крепкой сосны, выгоревших на солнце и потертых.

Ксантипп окинул взглядом гребцов, отметив их силу и непринужденную выносливость. Оба смуглые и темноволосые, с белыми волосками на предплечьях. Как и лодка, они познали годы тяжелого труда. Сохранят ли они свое любимое место, когда начнется война, спрашивал он себя и сам же отвечал: вряд ли. Флоту понадобятся все гребцы, особенно такие надежные, как эти.

Он сидел на корме, они – к нему лицом, а за ними росла и приближалась, заполняя его поле зрения, триера. Огромный порт Пирей остался позади, укрепленный и углубленный, как ему сказали, Фемистоклом.

Фемистокл вообще слыл здесь героем. И столь многие были обязаны ему жизнью, что бояться изгнания ему не приходилось, по крайней мере в тот год. Ксантипп не знал, как к этому относиться, и вообще не разобрался пока в своих чувствах.

Он отогнал посторонние мысли. Под ним была вода, достаточно глубокая, чтобы утонуть. И когда Ксантипп представлял темный, холодный мир под ногами, с серым песком и невидимыми, медленно плещущимися во мраке рыбами, на душе не становилось спокойнее.