Врата Афин

Казалось, вспыхнуло золото, когда четыре шеренги в центре и еще восемь справа подняли щиты над головой. Камни и свинцовая дробь простучали градом и осыпались на землю, но и крики боли прозвучали тоже. Стрелы пробивали защиту бронзовых щитов, раня под ними руки или плечи. Один или два человека в задней части фаланги упали, дергаясь или пытаясь встать и присоединиться к войску. Ксантипп до крови закусил губу, но заметил это, только почувствовав во рту вкус соли и железа.

Весь центр под командованием Фемистокла и Аристида оторвался от левого фланга и даже опередил правый. Тысячи и тысячи персов все еще продолжали обстрел, в то время как центр войска великого царя готовился встретить наступающую фалангу. Железные мечи, поймав солнце, сверкнули на персидской стороне.

Все «бессмертные» были воинами в расцвете сил, носившими чешуйчатые панцири и длинные, доходившие до колен стеганые туники. Они заплетали бороды в толстые косы или собирали в пучки, скрученные вверх так, чтобы их было труднее зацепить. Голову охватывал золотой обруч, как будто каждый воин носил корону. Шлемами они не пользовались, но полагались на доспехи и умение обращаться с мечом. Это были элитные солдаты империи, лучшие, кого великий царь мог вывести на поле сражения. Численность их была такая же, как и всего греческого войска. В животе у Ксантиппа похолодело от страха, когда загремели барабаны и взвыли странные рожки; мелодии, которые они издавали, звучали нестройно и неуместно для поля боя.

Впереди удвоили свои усилия греческие флейтисты. Сравниться с персами в громкости они не могли, но выбранную мелодию – «Афина» – подхватили тысячи голосов. Греки пели обещание, данное богиней при основании города. Оно укрепляло и связывало их, вело вперед под градом камней и стрел.

Ксантипп сглотнул, рот, казалось, был забит смешанным с кровью песком. Он видел, как все больше людей в центре оборачиваются, не понимая, почему их оставил левый фланг. Идущие в задней шеренге жестами призывали товарищей слева подтянуться.

Эпикл вернулся раскрасневшимся. Темп не изменился, поэтому Ксантипп знал ответ еще до того, как друг заговорил:

– Архонт Мильтиад непоколебим, стратег. Он говорит, что нас лучше всего использовать в качестве резерва. Дождись приказа остановиться, а затем удерживай позицию.

Ксантипп выругался себе под нос, удивив друга. Прежде чем он смог придумать достойный ответ, по шеренгам пролетел приказ, и левое крыло было вынуждено остановиться. Более четырех тысяч стояли рядом с Мильтиадом, отстраненные от битвы, которая уже началась. Ксантипп промолчал. Дисциплина – это повиновение архонту, а значит, надо стоять и удерживать позицию. Доверие подразумевало принятие приказов того, кто назначен собранием их отдавать. Он подумал о жене. Что решила бы она? Агариста не понимала его почтения в отношении к старшим. Она сказала бы, что Мильтиад глупец и что он потратил семейное состояние на серебряные рудники во Фракии – рудники, которые были захвачены персидским царем.

Эпикл и Ксантипп в отчаянии смотрели, как греки под командованием Фемистокла и Аристида опустили копья и сомкнули щиты. Теперь «бессмертные» персы могли видеть людей из золота: шлемы, щиты, поножи под ними и копья, похожие на лес с железными листьями. Ксантипп уставился на Мильтиада, мысленно заклиная его отдать приказ присоединиться к атаке. В отсутствие Каллимаха пожилой архонт стоял так, словно наслаждался дебатами на агоре, слегка выставив ногу вперед, склонив набок голову и опираясь на копье. Его щит все еще был в руках раба.

Ксантипп велел себе подождать, набраться терпения. Приказ был ясен. Неподалеку платейцы хмуро наблюдали за происходящим, не понимая, почему они зашли так далеко только для того, чтобы стоять в стороне. Ксантипп должен был подчиниться или опозорить себя, свой дем и… свою жену. Агариста никогда не простила бы его, если бы он вернулся домой с позором. Это все, что он знал. Если бы выбор состоял в том, чтобы расстаться с жизнью с достоинством и уважением или оставить честь на поле боя, он знал – она предпочла бы, чтобы он умер. Он зарычал себе под нос, как зверь, – от бессилия и досады.

Глава 6

Фемистокл занял свое место в первой шеренге. Черно-белый гребень на шлеме выделял его в строю. Он подумывал надеть плащ-гиматий, как у спартанцев, хотя и другого цвета, но так и не решился, а потом, когда поступил призыв собраться, уже не успел и теперь сожалел об этом. Люди должны были видеть его; он понимал это всем своим существом. Чтобы надеяться когда-нибудь встать во главе Афин, нужно бросить жизнь на кон, как кость на доску. В этом вся правда. У него не было семейного богатства, как у Ксантиппа, он не мог сделать фетиш из бедности и непритязательности, как Аристид. Для этого Фемистокл слишком любил удовольствия!