Джеки не видела ничего, кроме широкой спины стоявшего перед ней мужчины, но очередь продолжала двигаться, и довольно скоро она оказалась перед брешью в кирпичной ограде, за которой открывался еще один мощенный булыжником двор. Теперь она видела кран и веревку. С соседней улицы доносился чей-то пьяный баритон, выводящий рождественскую коляду.
«Ну и что мне делать теперь, – подумала она, – возвращаться домой? Назад, в уютный маленький дом в Ромфорде, в школу, чтобы в конце концов выйти замуж за юного банковского клерка с видами на будущее? Да, наверное. А что еще? То, ради чего ты приехала в Лондон, свершилось, пусть и не твоими руками. Не оттого ли ты чувствуешь себя такой… бесполезной и неприкаянной, и – да, смотри правде в глаза – напуганной? Вчера у тебя была цель, было для чего жить такой жизнью, а сегодня – нет. Нет больше причин оставаться Джеки Снаппом, но ты уже и не Элизабет Жаклин Тичи. Кем ты стала, девочка?»
Очередь повернула в последний раз, и она наконец смогла увидеть всю картину в целом. К стреле крана была привязана веревка, на конце которой раскачивалась под ударами ветра мешковатая кукла с клочками тронутого молью меха, пришитыми на лицо, руки и ноги.
– Да, друзья мои, – произнес зазывала, зловеще понизив голос, – вот здесь и свершилось правосудие над зловещим оборотнем Джо – Песьей Мордой. Манекен, что вы видите перед собой, сооружен таким образом, чтобы вы могли видеть в точности то же, что обнаружила здесь вчера ночью полиция.
– Насколько я слышал, – тихо заметил человек, стоявший перед Джеки, своему спутнику, – у него просто росли волосы по всему телу – словно двухдневная щетина.
– Неужели, милорд? – вежливо удивился спутник. Очередь двигалась мимо экспозиции. Кукла повернулась спиной к зрителям, выставив на обозрение широкую прореху на штанах, из которой торчала солома. Кто-то засмеялся, и Джеки услышала чей-то шепот, рассказывающий подробности пленения Джо – Песьей Морды.
Джеки почувствовала, как ее начинает охватывать истерика. Видишь ли ты это, Колин? Этот экспонат с сельской ярмарки? Ты отомщен наконец. Разве это не прекрасно? Разве не замечательно, что все эти люди могут полюбоваться на это? Как величественно и благородно, как радостно все это!
Она начала всхлипывать, сама не замечая этого, и здоровяк, стоявший перед ней в очереди, взял ее за локоть и подвел к воротам на улицу, где находился трактир «Гинея и Боб».
– Паркер? Мою флягу! – сказал он, оказавшись на мостовой.
– Слушаюсь, милорд, – отозвался человек, вышедший со двора следом за ними. Он достал из-под плаща плоскую флягу, отвинтил пробку и передал господину.
– Давай, парень, – сказал здоровяк. – Хлебни-ка. Не стоит плакать из-за этого дурацкого шоу в такое прекрасное рождественское утро.
– Спасибо, – ответила Джеки, всхлипывая и утирая нос рукавом. – Вы, наверно, правы. Плакать вообще не стоит. Ни из-за чего. И еще раз спасибо.
Она дотронулась до шапки, потом сунула руки в карманы и двинулась по улице быстрым шагом, ибо путь до Пай-стрит предстоял неблизкий.
Когда же стихла стрельба и ни одного стона не слышно было более в Баб-эль-Аэабе, врач-итальянец Мохаммеда Али подошел к нему с поздравлениями, однако Паша не отвечал; он попросил только пить и пил жадными глотками.
Г. Эберс
Милях в семи-восьми от него, на том берегу освещенной ярким полуденным солнцем поймы Нила возвышались четкими силуэтами пирамиды, а ближе, всего в двух милях от Цитадели, с севера на юг протянулся лентой полированной стали в кайме зелени Нил. Несколько столбов дыма поднимались в небо с острова Эль-Рода, хотя на таком расстоянии остров не выделялся из окружения, а на ближнем берегу он мог разглядеть пальмы, минареты и окна старых кварталов Каира. Некоторые наши гости, подумал он, бахриты в том числе, едут сейчас по этим улицам. И это, несомненно, замечательное зрелище: все мальчишки бросают работу, чтобы посмотреть, собаки лают, а из-за машребия – решеток гаремов на вторых этажах – на проезжающих под ними великолепных воинов смотрят с восторженным блеском черные глаза. Скоро сверкающая драгоценными каменьями процессия выедет из Старого города и покажется на старой каменной дороге, соединяющей Каир с Цитаделью.
Несмотря на жару, доктора Романелли пробрала легкая дрожь, и он, сощурившись, посмотрел на север – на лабиринт белых глинобитных стен и на яркие изразцы куполов в новых кварталах города. И совсем как зелень, которая жмется к реке, эти кварталы строились вдоль шоссе Мусти, соединявшего Цитадель с древним портом Булак. Большинство сегодняшних гостей сейчас как раз должны проезжать Мусти, подумал он.