Ярослав и его правнук Андрей принадлежали к княжеской династии Руси, и их этнокультурная идентичность, вероятно, совпадала. Однако воздвигнутые ими храмы и укрепления показывают, что как правители они воспринимали Русь по-разному и ставили перед собой разные задачи. Ярославу дороги были и Киев, и огромное пространство до Новгорода – этим он отличался и от викинга Святослава, и от Владимира Мономаха, который защищал прежде всего Русь в узком смысле слова (киевскую, переяславскую и черниговскую). Боголюбского же отличала от предков привязанность к уделу, одной из периферийных частей Руси. Такая перемена лояльности у Рюриковичей хорошо вписывается в историю развития русских идентичностей, которые проявились и на страницах летописей, житий и посланий.
Авторам – все новым поколениям монахов, что регистрировали и комментировали минувшее, – приходилось выводить общий знаменатель для трех различных идентичностей: скандинавской у тех, кто захватил Киев и остался в нем править, восточнославянской у нарождавшихся элит и местной племенной. Когда русью стали называться и государь, и подданные, славянская – не скандинавская – идентичность под этим именем стала господствующей. Большинство тех, над кем княжили Рюриковичи, были восточными славянами. На древней славянской земле стоял Киев. Что еще важнее, распространение принятого из Нового Рима христианства, усвоение церковнославянского языка как богослужебного и книжного тоже несло за пределы метрополии общую славянскую идентичность. На окраинах православие проповедовали среди восточных славян и неславян – однако на славянском языке первых. Христианизация Руси утверждала ее славянство. Киевские же летописцы встраивали свой рассказ о локальной истории в широкий контекст – южнославянский, византийский, общехристианский.
Племенная идентичность в глуши медленно, но верно уступала место лояльности к удельному княжеству, центру военной, политической и экономической власти, форпосту Киева. В летописи жителей той или иной земли, как правило, называют не племенным этнонимом, а по их главному городу. Так, в описании той рати, что взяла в 1169 году Киев, мы видим смольнян, суздальцев и черниговцев, а не кривичей, радимичей, северян, вятичей или мерю. Единство всех земель под властью киевских монархов осознавалось довольно ясно, и при всех междоусобицах их обитатели строго отделялись от чужих: иноземцев и язычников. Главным было признать верховенство Рюриковичей. Когда под их начало перешли некоторые тюркские племена, этих степняков стали называть “своими погаными”.
Приведение племенных земель к административному единообразию повлекло за собой стандартизацию их общественного устройства. Наверху пирамиды стояли князья – потомки Владимира (и, за редким исключением, его сына Ярослава). Под ними – дружина, первоначально из норманнов, но с течением времени все более славянская. Такие дружинники сливались с племенной знатью, образуя боярство. Бояре несли военную и чиновничью службу, они же владели многочисленными вотчинами. Степень их влияния на политику князя в разных землях существенно отличалась. Дополняли правящий класс церковные иерархи с их ближайшим окружением.
Прочее население уплачивало князю подати. В городах голос купцов и ремесленников был слышен на вече – общем собрании, где обсуждали дела местного управления. Изредка в Киеве и гораздо чаще – в Новгороде вече определяло расстановку сил при замене одного князя другим. Крестьяне, подавляющее большинство населения, никакого влияния на политику не имели. Они делились на свободных смердов и полусвободных рядовичей (закупов). Как правило, последние попадали в зависимость из-за долга, выплатив же долг, возвращали себе свободу. Ниже их стояли рабы (челядь, холопы) – главным образом захваченные в походах пленники. Если взятого в плен воина могли отпустить за выкуп, простолюдину на это рассчитывать не стоило.