Читаем Врата Европы. История Украины полностью

Заселение Украины – степного пограничья, как показано на вышеупомянутой карте Томаша Маковского, – стало общим делом князей с “ближней” и казаков с “дальней” Волыни. В 1559 году Константина Острожского назначили киевским воеводой, так сказать, вице-королем огромных пространств на обоих берегах Днепра. Его власть распространялась на Канев и Черкассы – и на тамошних казаков, которые одновременно помогали и мешали освоению степи своими рейдами на татар и турок. Благодаря Острожскому, казаков впервые стали привлекать на военную службу, не столько ради пополнения войска, сколько для того, чтобы хоть немного обуздать их и не дать обосноваться на землях за днепровскими порогами. В ходе Ливонской войны значительные силы пришлось сосредоточить на литовско-российских рубежах, и это подстегнуло в 70-х годах XVI века формирование казацких подразделений. Одно из них, принимавшее участие в Ливонской войне, насчитывало пять сотен воинов.

Реорганизация казаков из стражи на службе приграничных воевод и старост в отряды, командовать которыми доверили уже офицерам, открывает новую эпоху в истории казачества. Впервые появляется термин “реестровый казак” – в реестр (список) вносили тех, кого зачислили на военную службу. Это освобождало их от уплаты налогов и выводило из-под юрисдикции местных чиновников; полагалось им и жалованье. Охотников оказаться в реестре, понятное дело, хватало с избытком, но Корона вербовала лишь немногих казаков, а на оклад и привилегии те могли рассчитывать только до увольнения от службы. Тем не менее казаки, которых не брали в реестровые или же исключали оттуда во время очередного затишья, желали сохранить казачий статус, что приводило к нескончаемым тяжбам с приграничными властями. Учреждение реестра позволило государству разрешить одну проблему, но вскоре породило другую.


В 1590 году сейм Речи Посполитой постановил набрать в реестр тысячу казаков для защиты украинских земель от татар, а татар – от казацкого своеволия. Король издал соответствующую ординацию (устав), но толку от нее было немного. В 1591 году казаки поднимают свое первое восстание. До этого времени они “шарпали” подданных султана – Крымское ханство, Молдавское княжество (вассала Османской империи), побережье Черного моря. Теперь же эта лава выплеснулась в другую сторону. Взбунтовались казаки не против государства, а против своих патронов – князей с Волыни, главным образом Януша Острожского и его отца Константина. Януш был старостой Белой Церкви, укрепленного города на Южной Киевщине, где жило немало казаков. Константин же, киевский воевода, присматривал за сыном. Старый князь и княжич правили этой землей словно собственной. Из местной знати никто не посмел бы им перечить, несмотря даже на алчность вельмож, которые вынудили многих шляхтичей уступить им свои владения.

Но тут нашла коса на камень. Один из пострадавших от самоуправства Острожских, Криштоф Косинский, был казацким атаманом. Когда Януш, презрев королевское пожалование, выгнал этого шляхтича из его усадьбы, Косинский не стал тратить время на жалобы монарху – это ничего бы не дало, – а собрал казаков и напал на Белую Церковь. Частные армии Острожских и Александра Вишневецкого, еще одного волынского князя, за два года разбили повстанцев. Аристократы управились с мятежом и без помощи Речи Посполитой. По иронии судьбы, крестные отцы казацкой вольницы усмирили непокорных молодцов с помощью других казаков – тех, что были у них на службе. Из атаманов, что были на жалованьи у Острожских, особую известность приобрел Северин Наливайко. Он командовал надворными казаками, но после разгрома Косинского в 1593 году собрал рассеянных по степям Подолья повстанцев и увел их как можно дальше от владений старика Острожского.

Острожские манипулировали непокорными казаками, но с переменным успехом. Казаки сами выбирали себе командиров и подчинялись им в бою – когда же возвращались к мирной жизни, ничто не мешало им не только сбросить атамана, но и казнить, если его действия шли вразрез с их нуждами. Сверх того, внутри казачества возникли серьезные противоречия, которые не сводились к одному противостоянию реестровых и нереестровых. В реестр набирали казаков-землевладельцев, что жили в городах и селах между Киевом и Чигирином. Им открывались пути к привилегиям, положенным воинам короля. Но возникла и другая группа – запорожцы, где много было бывших крестьян. Их “штаб-квартира”, Сечь, располагалась намного ниже по Днепру, на одном из островов за порогами. Запорожцы были недосягаемы для королевских чиновников, чаще других дрались с татарами, а во время восстаний Сечь служила опорой всем недовольным, что бежали в степи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1991: измена Родине. Кремль против СССР
1991: измена Родине. Кремль против СССР

«Кто не сожалеет о распаде Советского Союза, у того нет сердца» – слова президента Путина не относятся к героям этой книги, у которых душа болела за Родину и которым за Державу до сих пор обидно. Председатели Совмина и Верховного Совета СССР, министр обороны и высшие генералы КГБ, работники ЦК КПСС, академики, народные артисты – в этом издании собраны свидетельские показания элиты Советского Союза и главных участников «Великой Геополитической Катастрофы» 1991 года, которые предельно откровенно, исповедуясь не перед журналистским диктофоном, а перед собственной совестью, отвечают на главные вопросы нашей истории: Какую роль в развале СССР сыграл КГБ и почему чекисты фактически самоустранились от охраны госбезопасности? Был ли «августовский путч» ГКЧП отчаянной попыткой политиков-государственников спасти Державу – или продуманной провокацией с целью окончательной дискредитации Советской власти? «Надорвался» ли СССР под бременем военных расходов и кто вбил последний гвоздь в гроб социалистической экономики? Наконец, считать ли Горбачева предателем – или просто бездарным, слабым человеком, пустившим под откос великую страну из-за отсутствия политической воли? И прав ли был покойный Виктор Илюхин (интервью которого также включено в эту книгу), возбудивший против Горбачева уголовное дело за измену Родине?

Лев Сирин

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Романы про измену
100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика
Набоков о Набокове и прочем. Интервью
Набоков о Набокове и прочем. Интервью

Книга предлагает вниманию российских читателей сравнительно мало изученную часть творческого наследия Владимира Набокова — интервью, статьи, посвященные проблемам перевода, рецензии, эссе, полемические заметки 1940-х — 1970-х годов. Сборник смело можно назвать уникальным: подавляющее большинство материалов на русском языке публикуется впервые; некоторые из них, взятые из американской и европейской периодики, никогда не переиздавались ни на одном языке мира. С максимальной полнотой представляя эстетическое кредо, литературные пристрастия и антипатии, а также мировоззренческие принципы знаменитого писателя, книга вызовет интерес как у исследователей и почитателей набоковского творчества, так и у самого широкого круга любителей интеллектуальной прозы.Издание снабжено подробными комментариями и содержит редкие фотографии и рисунки — своего рода визуальную летопись жизненного пути самого загадочного и «непрозрачного» классика мировой литературы.

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Николай Мельников

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное