Врата Европы. История Украины

Враждебные отношения с “варварами” и жизнь под дамокловым мечом такого соседства закономерно привели некогда процветавшие эллинские колонии в упадок. Дион Хрисостом, который, по его утверждению, посетил Ольвию (в то время иноземцы ее называли Борисфеном; путешествие могло иметь место в конце I века н. э.), живописует весьма печальную картину: “Город борисфенитов по величине не соответствует своей прежней славе вследствие неоднократных разорений и войн: находясь уже так давно среди варваров, и притом почти самых воинственных, он постоянно подвергается нападениям и несколько раз уже был взят врагами ‹…› Вследствие этого-то дела тамошних эллинов пришли в крайний упадок: одни города совсем не были восстановлены, другие – в плохом виде, и при этом нахлынула в них масса варваров”[5].

Таким положение колоний было через сто с лишним лет после прихода римлян. Того процветания, того размаха торговли с далекими северными землями, о которых писал Геродот, достичь уже не удавалось. Колонисты знали только два состояния: война с “варварами” или напряженная передышка между двумя войнами, поэтому им не было дела до географии с этнографией. Овидий писал о землях к востоку и к северу от Том, где находился в изгнании:

Дальше – Босфор, Танаис, Киммерийской Скифии топи,
Еле знакомые нам хоть по названью места;
А уж за ними – ничто, только холод, мрак и безлюдье.
Горе! Как близко пролег круга земного предел![6]

Страбону, современнику Овидия и автору прославленной “Географии”, о Понтийских степях было известно больше, чем римскому поэту-изгнаннику. В его труде приводятся названия сарматских племен и тех земель, которыми они распоряжались. Язигов и роксоланов Страбон называет “кочующими в кибитках[7]”, но вот о жизни оседлых народов лесостепей нынешней Украины мы у него ничего не встретим, не говоря уж о дремучих лесах к северу от них. При этом Страбон, в отличие от Овидия, не посещал те края, а информаторы у него оказались похуже Геродотовых. Автору “Географии” оставалось только жаловаться на то, что “неведение господствует у нас и относительно прочих, непосредственно следующих за ними северных народностей. Действительно, я не знаю ни бастарнов, ни савроматов, ни вообще народностей, обитающих над Понтом; не знаю даже, как далеко они отстоят от Атлантического моря и граничат ли их области с ним”.

Люди, чьими сведениями пользовался Страбон, жили не в Ольвии, а другой греческой колонии к востоку от Ольвии, поэтому ученый подробнее говорит о низовьях Танаиса, а не Борисфена, как его предшественник. В устье Дона располагался город, носивший то же название, что и река, – Танаис – и принадлежавший Боспорскому царству, самому крепкому объединению греческих колоний, которому римский протекторат принес немалую пользу. То, что именно его жители были информаторами Страбона, подтверждает особое значение, придаваемое географом их реке. Страбон провел по Танаису восточную границу Европы – этим названием в Элладе обозначали земли, на которые так или иначе распространилось влияние греков. Далее за Танаисом начиналась Азия. Таким образом, в начале нашей эры, когда в Понтийских степях появились римляне, территория будущей Украины еще раз оказалась фронтиром цивилизации. Северная окраина Ойкумены по Геродоту стала теперь восточным пределом Европы. Там он и останется на протяжении почти двух тысяч лет, пока рост могущества Российской империи в XVIII столетии не приведет к пересмотру географической карты и переносу границ Европы на Урал.

Разделение Понтийских степей на европейские и азиатские в эпоху Римской империи имело чисто умозрительный характер. Страбон описывал сарматов как на правом, так и на левом берегу Дона, а Птолемей, один из его преемников, называл в своем “Руководстве по географии” II века н. э. две Сарматии: Европейскую и Азиатскую. Такое деление станет аксиомой для европейских ученых на следующие полторы тысячи лет. Гораздо большее значение, чем эта воображаемая граница Европы, имел подлинный фронтир цивилизаций – между греческими колониями на побережье и кочевниками Понтийских степей. В отличие от укреплений, на которые полагались горожане, этот фронтир был размытым и создавал широкое пространство взаимодействия и смешения языков, религий и обычаев эллинов и “варваров”, что порождало новые социальные и культурные явления. А вот весьма важная граница между оседлыми жителями лесостепи и кочевниками, известная Геродоту, от внимания Страбона совершенно ускользнула. Исчезла ли она совсем, или древние авторы ничего о ней не знали, трудно сказать. География и экология остались, безусловно, без изменений, а вот население, наверное, нет. Оно точно пришло в движение в середине I тыс. н. э., когда Причерноморье и его северный фронтир вновь привлекли внимание ученых греков.

Глава 2 Явление славян