Врата Европы. История Украины

Война на Украине напомнила международному сообществу об аннексии Крыма Российской империей в конце XVIII века и учреждении в Северном Причерноморье недолговечной Новороссийской губернии. Реанимацией памяти о завоевании этих территорий занялись не западные наблюдатели в попытке доказать имперскую подоплеку курса Кремля с 2014 года, а российские идеологи “гибридной войны” на Украине и проекта “Новороссия”. Именно им понадобился в качестве священного предания сюжет поглощения империей земель, некогда принадлежавших крымским татарам, ногайцам, запорожским казакам. Особенно это видно по формуле “Севастополь — город русской славы”. Основанный на неудачной для России Крымской войне 1853–1856 годов миф венчает лаврами героев одних лишь русских, хотя защитники города происходили из множества разных народов.

Возникновение Донецкой и Луганской республик и попытки заложить подобным образом фундамент будущей Новороссии в Одессе и Харькове также уходят корнями в прошлое. А именно повторяют маневр большевиков по удержанию контроля над юго-востоком Украины после заключения Брестского мира в марте 1918 года. Договор подтвердил принадлежность этих регионов УНР, поэтому красные создавали марионеточные республики — Таврическую, Одесскую, Донецко-Криворожскую, якобы независимые от Москвы и пренебрегавшие ее обязательствами. Архитекторы проекта ДНР активно использовали отсылки к истории Донецко-Криворожского прецедента 1918 года.

Но сколько бы ни ссылались на имперские и революционные страницы истории России в оправдание войны с Украиной, главные мотивы политики, проводимой Россией, лежат не в столь далеком прошлом. Внезапный распад Советского Союза, который Владимир Путин не раз упомянул в “Крымской речи”, — самая очевидная исходная точка кризиса. Кремль не устает подчеркивать, что Украина — искусственное образование, чьи юго-восточные области якобы подарены ей большевиками, подобно Крыму в 1954 году. В этом дискурсе подлинным и поэтому исторически легитимным государством остается лишь империя — вначале империя Романовых, а затем советская. Российские власти упорно подавляют любые традиции и воспоминания в ущерб такой конструкции — память о Голодоморе 1932–1933 годов или о высылке крымских татар в 1944 году. Неслучайно в мае 2014 года на полуострове запретили мероприятия по поводу семидесятилетия тех событий.

Стремительный распад СССР и потеря былой сверхдержавной мощи не только застали врасплох и шокировали российскую элиту, но и породили опасную иллюзию: это, мол, каприз фортуны, плод интриг Запада и близорукой распри Горбачева с Ельциным. Такой взгляд на финал СССР порождает соблазн переписать историю.

Русско-украинский конфликт пролил свет и на другую проблему с долгой историей — незавершенный процесс образования современных российской и украинской наций. Аннексию Крыма и вторжение на восток Украины оправдывают угрозой этническим русским и шире — русскоязычным. Многие боевики из России, что пересекли границу добровольно, прямо отождествляют русский язык с культурой и национальным самосознанием его украинских носителей. Сомнительное убеждение. Хоть русские и составляют более половины крымчан и крупное меньшинство среди населения Донбасса, большинство тех, кого Кремль видел жителями Новороссии, — украинцы по происхождению. Пророссийская агитация захватила немало этнических украинцев, тем не менее гораздо чаще они отвергают российскую идентичность, даже продолжая говорить по-русски. Это стало одной из главных причин краха проекта “Новороссия” — и полным сюрпризом для тех, кто задумал его в Москве.

Взгляд на украинцев как ветвь общерусской нации восходит к мифу о Киеве — колыбели русского государства, “матери городов русских”. Посеял зерна этого мифа “Синопсис” 1674 года, первый печатный учебник российской истории, чьи авторы, киевские монахи, надеялись на покровительство Романовых. В имперский период украинцев обычно полагали малороссиянами. Такое представление не мешало существованию народной культуры и разговорного языка, но отказывало украинцам в современной литературе и культуре высокой. Модель устарела после признания за Украиной культурной — но не политической — самостоятельности в ходе Гражданской войны. Война 2014 года под лозунгами Русского мира стала таким образом шагом на век назад. Нациестроительство в Новороссии не отводило места для отдельного украинского этноса вне рамок общерусской нации. Это не халатность и не горячность. Уже в 2013 году Путин заявил публично, говоря о двух странах: “Мы — один народ”. Он повторил эти слова в речи 18 марта 2015 года, произнесенной в честь годовщины аннексии Крыма.

После распада СССР российский национальный проект перенаправили на выплавку единого русского народа — уже без каких-либо ветвей, — где стерлись бы различия восточных славян в едином пространстве русского языка и русской культуры. Украина стала первым испытанием такого нациестроительства за пределами Российской Федерации.