Врата «Грейвз»

– Вы с миссис Уоллес вышли вместе. Мистера Уоллеса не видел никто. Хотя некоторые завсегдатаи слышали выстрел и очень быстро выскочили на улицу, никто из них не заметил Фредерика Уоллеса. Как вы это объясните?

– А кто-нибудь видел Лизу Анатоль?

– Нет.

– Вот именно! – сказал я. – Никто из них не видел Лизу, потому что она уже скрылась за углом или далеко впереди. По той же причине никто не видел и Фредди. Он пустился в погоню.

– Но это ведь очень странно! Вы еще лежали на тротуаре, только что получив пулю. Свидетели заявляют, что Адриана Уоллес сама еще не поднялась с земли, но Фредерик Уоллес немедленно покинул место происшествия, не задержавшись даже на несколько секунд, чтобы удостовериться, в каком она или вы состоянии.

– Он храбрый военный. Он инстинктивно начал преследовать врага, – сказал я.

Уиллис снова сверился с записями:

– Мистер Бейкер не только храбрый офицер в прошлом, но и был тяжело ранен в ногу, так что до сего дня прихрамывает. Это также вызывает любопытство. Вы понимаете мои затруднения? Показания, которые я получил, кажутся неубедительными, а более разумные объяснения отвергаются вами.

– Напротив, главный инспектор. Мне кажется, вы не желаете принять весьма обстоятельные объяснения, предоставленные не только тремя хорошо известными особами в добавление к моим, но и объяснения, сделанные самой нападавшей, – возразил я, блефуя.

– Напротив, мистер Бейкер, мы-то принимаем ваши показания, а вот Лиза Анатоль не признается, что стреляла в вас Она говорит, что никогда не встречала вас и даже не слышала о вас. Но она утверждает и то, что не была в Лондоне, и мы пока не можем установить, каким образом она туда попала, – сказал он. – Не поймите меня неправильно. Я склоняюсь к тому, чтобы поверить, что именно она стреляла в вас. У нее было на это достаточно времени. Но я до сих пор не докопался до мотивов преступления.

– Поверьте, я тоже. А вы предъявили Лизе Анатоль обвинение в покушении на меня? – спросил я.

– Пока нет. Кстати, возможно, нам не удастся задержать ее надолго. Ее зять настаивает на том, чтобы ее освободили на его попечение. По его мнению, она ничего не сделала. У нее случился довольно долгий провал в памяти, и это с ней не впервые. По его словам, она неопасна, и у нас нет оснований для задержания.

– Безусловно, она опасна, – сказал я, – и именно я окажусь в опасности, если вы ее отпустите.

– Я вам верю, мистер Бейкер, несмотря на то что нет никаких доказательств вашей правоты. Вы единственный свидетель, заявляющий, что это была она, и вы не хотите прояснить ситуацию. – Он помолчал, словно ожидая ответа, которого не последовало. Тогда он продолжил: – Тем не менее инстинкт подсказывает мне, что в вас стреляла именно она. Я сделаю все, что смогу, но полагаю, что она будет отпущена, как только ее поверенные доберутся до зала суда. А это случится в понедельник. Когда мы чувствуем, что нас заставят освободить задержанного, мы обычно делаем это до судебного постановления. – Он пожал плечами. – Я полагаю, что мне прикажут освободить ее не позднее воскресного вечера.

Я понял, что он прав. Учитывая недостаток улик и очевидный недостаток мотивов, ее отпустят. Инспектор закрыл блокнот и опустил его в карман. Пока он закончил со мной. Мне хотелось бы знать, закончила ли со мной Лиза Анатоль.

– Отдохните, – сказал он, похлопав меня по руке. – Мы еще побеседуем.

Не дойдя до двери, он снова повернулся ко мне:

– У меня такое чувство, что я должен предупредить вас, мистер Бейкер. Эта девица Анатоль действительно опасна. В прошлом она была замешана в весьма неприятном происшествии, и с нее до сих пор не сняты подозрения. Если вы как-то связаны с ней, сэр, призываю вас сообщить нам. Подумайте об этом.

С этими словами он повернулся и оставил меня.

Глава 17

Отбросьте все, что не могло иметь места, и останется один-единственный факт, который и есть истина.

Знак четырех[18]

Воскресенье не принесло мне отдыха. Оно началось рано, когда пришла медсестра, заставила меня встать с кровати и сесть в кресло. Она сказала, что это необходимо, чтобы она поменяла белье, но, очевидно, это была форма пытки. Немного позже еще одна медсестра заставила меня встать и пойти в туалет. До сих пор мне не дали морфия, хоть я и не отказался бы от него. Затем мне предстояло принять целую процессию людей, меняющих мне повязки, моющих меня, переодевающих и заставляющих пить чуть теплую воду.

В полдень мне принесли полчашки теплого молока. Я объяснил, что не пью теплое молоко, но безрезультатно. Было очевидно, что в период моего выздоровления никто не будет принимать во снимание мои предпочтения. Боль была терпимой, и по опыту я знал, что лучше не использовать опиаты без необходимости. Да никто мне их все равно и не предлагал.