Врата испуганного бога

Дона Маллигана это не расстроило. Следовало учитывать, что денег у него в обрез, а возвращаться домой Музыкальный Бык не хотел. Свое легкое согласие выпить за чужой счет он объяснил собутыльнику примерно через час, напившись до скотского состояния.

— Мне не-об-хо-ди-мо было вы-пи-ть, — говорил он, преувеличенно артикулируя и произнося слова так, словно сдавал экзамен по сценической речи, одновременно стараясь развести в стороны съехавшиеся к переносице глаза. — Ты должен, о добрый человек, понять это с совер-шен-ной яс-ность-ю! Я так был взволнован! Я нервный! Я му-зы-кант! Кант! Ты меня понимаешь? (Слабо пьянеющий широкошляпый спаситель понимающе кивал, подперевши подбородок ладонью). Меня здесь все знают! — победительно оглядывая пустой зал забегаловки и делая приветственные жесты, сказал Маллиган. — Ты должен меня понять! — провозгласил Маллиган, вставая с кружкой на отлете. — У меня система — нервная! Меня мучит тяжелый бред! Хрясь! — пополам… Носитель ведь ра-зу-ма! Я не расист!

— Тебя мучит совесть, — говорил широкошляпый с пониманием.

— Ты меня понимаешь! — ликовал Маллиган, хлопая себя по лысой голове. — Ты меня понимаешь!

— Я тебя очень хорошо понимаю, — говорил широкошляпый успокаивающе. — Хрясь — пополам. Такая мука. Ты не виноват.

— В том-то все и де-ло! — втолковывал Маллиган. — Я ж не виноват. Это же фольклор. — Тут он заржал. — У него не было чувства юмора! — сказал он обличающе. — Он получил свое. А я теперь пария! Пария! Одинокий волк, скитающийся по Вселенной! О, мой кабачок!.. одного парнаса — до пятерки в вечер, ты представляешь! — Тут Дон рассвирепел. — Я этих ублюдков нюх топтал! Я сурлял на их поганую нацию, ниггеры пархатые, гадальщики лудильные, конокрады космодромные… Ненавижу! Он мне гитару сломал, гад! А я был беспомощен и одинок… — Тут Дон воспылал чувствами. — Друг! Братан! Дай я тебя поцелую! Ты мне жизнь спас! Ты меня от фараонов увел! Хочешь — на гитаре играть научу! Да я! Да у меня! Чего ты хочешь? — Тут Дон сделался совершенно трезв, спокоен и самодостаточен. — Поехали к бабам, — сказал он деловито. — У меня ж баб! — И упал носом в тарелку с жареной картошкой. Ломтики встопорщились, обрамляя лысину Быка, в лысине тускло отразился неяркий плафон. Широкошляпый потер руками лицо, чуть сдвинул шляпу набок, достал из складок плаща телефон и нажал на нем кнопку “redial”.

— Тимоша, — сказал он нежно негромко. — Слушай меня дальше. Подготовь эвакуацию к завтрашнему вечеру. Раньше не успеть. Свяжись со штабом, моим именем по формуле “Всем моим”. Пусть выходят на правительство Дублина. Кроме того, как я понял, у парня есть достаточно высокопоставленные друзья, он личность достаточно популярная… ну и умница, что понял. Да нет, ежу понятно, что сообщений по ТиВи не остановить… пусть хоть на улицах не стреляют. Тимоша, меня это мало касается. И это тоже. Мне необходим этот парень. Тимоша, ты давно не дефрагментировался, что ли? Вот так. Вот так. Да, диктуй… Как я туда доберусь? Слушай что, вызови мне такси к кабаку. Понял. Понял. Не понял! А… А… О! Какалов? Докуда он добрался? Эх, салабон! Ладно. Флаг, Тимоша, не свопься.

Широкошляпый спрятал телефон, хлебнул эля, закурил, разглядывая спящего Маллигана, потом, когда от блика на лысине засвербело в носу, он отвел взгляд и оглядел забегаловку.

От подвальчика веяло непередаваемой стариной. Шаткие столы на тонких и непрочных никелированных ножках. Грубые скамейки из литого растрескавшегося пластика. Выщербленные стеклянные кружки с отбитыми ручками. Нежный запах застарелых желудочных травм, травм телесных ребром подноса сбоку по уху, травм душевных с расплескиванием соплей и благородных напитков… и никотиновый перегар. Вот только эль, великолепный темный эль, который подавался хозяином заведения в больших кувшинах, был здесь, и еще здесь был покой и неограниченный кредит, и десяток потайных дверей. И участковый на зарплате у распорядителя — подвальчик был государственный, назывался “Темная Стекляшка”.

Широкошляпый загадочный поставил кружку на стол, извлек из бездонного своего плаща флакончик с пилюлями, вытряхнул одну на ладонь, флакончик убрал в плащ, взял салфетку, донышком солонки растолок пилюлю, ссыпал, сделав на салфетке складку, образовавшийся порошок в полупустую кружку Дона, щелкнул чем-то в кулаке (выскочило лезвие), размешал лезвием эль, а потом уперся указательным пальцем в голову Дона и медленно толкнул. Маллиган принял вертикальное положение, осовело глядя на широкошляпого.

— Тебе кого? — вопросил Дон после известной паузы. — Ты сам-то кто? В какой тональности? Сто колов. Хочешь в рыло? Гражданин хороший…

— Братан! — сказал широкошляпый. — Давай выпьем за музыку!

— За музыку!? — угрожающе сказал Маллиган. — Да я за музыку! Да ты знаешь, кто я!?

— Давай выпьем за тебя и за музыку, — предложил широкошляпый.

Пауза.

— Ты кто?

— Я твой поклонник, — небрежно сказал широкошляпый. — Окажи мне честь. Давай — за тебя!

— Ба-за-ру нет! — сказал Маллиган и со второй попытки поймал губами край кружки.