Врата Лилит (Проклятие Художника)

Ганин выволок сверток на улицу. Солнце уже почти село. Остались светлыми только кроваво-красные облака на горизонте, а все остальное — и раскинувшие хищно в разные стороны ветви деревья, и крыши соседних домов, и телеграфные столбы — превратилось в абсолютно бесцветные, темные силуэты, особенно темные на фоне ещё светлой полоски на линии горизонта. Ганин залюбовался этим зрелищем, он обожал его и про себя называл «театр теней» — в эти предрассветные или предзакатные минуты весь мир как будто бы превращался в черные тени, в декорации к какой-то мистической картине, и это возбуждало в Ганине его творческий инстинкт, мотивировало его к писать… В самом деле, что может быть более притягательным для Художника — в самом широком смысле слова — чем впустить через свое творчество эту красоту, запечатлеть её навечно на холсте, на бумаге, в музыке… — открыть окно в неведомый мир и, окунувшись в этот мир самому, приобщить к ней других, а, может быть, и впустить этот мир — в наш…

— Ну что ты там зазевался, Ганин! — недовольно крикнул Никитский, уже сидя за рулем. — Давай, клади картину на заднее сиденье, мне уже пора! Ехать ещё минут сорок — не меньше… Голос Никитского вывел Ганина из эстетического ступора и он выполнил, не без сожаления, то, что ему говорили.

— Счастливой дороги, Валерий Николаевич! Увидимся, ой, познакомимся на выставке! — грустно улыбнулся Ганин и помахал ему, как-то по-детски смешно, своей бледной тонкой ручкой художника.

— Давай, Ганин, до завтра! — ответил Никитский, бросая окурок сигары прямо в лужу и выруливая с трудом из непроходимой грязи. — Кстати, Ганин, ВСПОМНИЛ! Твоя девочка с портрета мне очень и очень кого-то напоминает, но кого — хоть убей не помню!

— Правда? — удивился Ганин. — Хотел бы я её встретить на самом деле, если она жива ещё…

— Я отдам эту твою картину на выставку с надписью «Не продается». Авось, найдется твоя девица! — хохотнул Никитский. — Только я бы хотел познакомиться с ней пораньше…

Лицо Ганина исказила гримаса, но зеркальное окно водителя «мерса» уже с мягким жужжанием закрылось и машина, выехав на ровное место, резко газанула и скрылась в полумраке… Никитский приехал домой гораздо раньше, чем через 40 минут: дороги были пустынны, а потому Никитский — большой любитель риска и быстрой езды — ехал на предельной скорости. Он открыл окна своего мерседеса и с наслаждением вытащил правую руку из окна, чувствуя как упругий прохладный воздух ласкает кожу на его ладони. Скорость создавала легкое ощущение эйфории, иллюзию свободы… и Никитский радостно засмеялся.