«Врата мгновения»

У забора, где дети играли все утро, было грязно, и вся глина с обуви Марка осталась на чистом полу в актовом зале — в том месте, где его поставили в угол. Увидев и это, бухгалтерша ничего уже не говорила, только белые токсикозные пятна на её лице стали красными, и она быстро исчезла. Роковое слово «конец!» тяжёлым свинцом повисло на его маленьком сердечке.

Через несколько минут люди в белых халатах легко, как ангелы, подхватили его и понесли в комнату заведующей, где и началось раздевание. При этом одна воспитательница всё время ласково приговаривала: «Марочка не бойся, это так надо». Находясь в горизонтальном положении, он смотрел вверх и вместо неба видел сладострастное, но уже почему-то зелёное лицо бухгалтерши, которая держала его за ноги. Пятками он чувствовал её упругий, беременный живот. Слабый ветерок от белых халатов суетящихся ангелов щекотал его уже полуобнажённое тело.

Для приличия Марк стал демонстративно брыкаться и впал в положенную для такого мероприятия истерику, но силы были неравны, и он это делал, скорее, формально.

Однако вскоре выход был найден. И не где-нибудь, а в его сознании, точнее, в осознании того, что девочка, в которую он влюблён, увидит его без штанов, совершенно голым, униженным и опозоренным. Только представив себе это ещё раз, он стал действовать хладнокровно.

Вначале он прекратил истерику и расслабил тело, тем самым упокоив бдительность экзекуторов. Вся душевная боль и обида скрутились в клубок, который медленно перекатился в область правой ноги. Он нежно высвободил эту ногу из рук уже доверчивой бухгалтерши, согнул её в смертельную дугу и как молния нанёс ошеломляющий удар в её беременный живот.

Удар был настолько мощным, что его бывший враг — скорпион — от зависти покончил бы с собой ещё раз. Казалось, Марк вложил в этот удар не только свои, но и все остальные обиды, переполнившие последнее столетие.

Вокруг всё потемнело, или ему так показалось; лёжа на холодном полу, полуголый, он видел серое небо в окне и много мелькающих белых халатов в почерневшей комнате. Они копошились вокруг бухгалтерши. Та лежала на полу и жалобно скулила. Её ребёнок был мертв! Он умер сразу же, об этом Марк узнал позже — из разговора родителей. Ещё они говорили том, что «ему только три года, и его не будут судить».

Долго сидел он на полу в одиночестве и слышал топот, шорохи, взволнованные, тихие и напряженные голоса, потом — шум лёгкого дождя и звук сирены удаляющейся «скорой помощи», похожий на вой шакалов, часто слоняющихся по ночам за дувалами школьного двора.

В этот день к Марку никто больше не подошёл.

Отец раньше обычного забрал его домой. Пока они шли, он молчал.

О чём Иосиф тогда думал, грустно положив руку на плечо сына, теперь можно только догадываться…

Виновных не было, только что бушевавшие страсти испарялись в небе, трагедия осталась на земле, а солнце уходило за горизонт, снизу сказочно освещая свинцовые осенние тучи.

По дороге, недалеко от своего дома, они встретили ещё одного из бесчисленных знакомых отца Марка. Но эта встреча развеселила их так, что они полностью забыли о событиях ужасного дня.

Близкий друг и коллега отца, Виталий Гусаков, неожиданно явился им на пути. Он, так же как и отец Марка, преподавал советскую историю в той же школе № 2. Счастливый, весь испачканный женской губной помадой, он глупо улыбался. От него разило запахом дешёвых духов, смешанных с крепким мужским одеколоном.

Отец Марка закатился от смеха, а тот продолжал глупо улыбаться, удивляясь и не понимая, что происходит. Отец от гомерического хохота мог произнести только: «Виталий… Виталий…». Остальные слова ему никак не удавалось выговорить.

Вдруг лицо Иосифа вытянулось, как узбекская дыня, и имя своего друга он стал произносить уже со страхом и шепотом: «Виталий… Виталий… Люда! Жена твоя — сзади… рот в помаде…».

Жена Виталия, возвращаясь с работы, случайно оказалась буквально в нескольких шагах от них. Ходила она всегда с гордо поднятым и без того курносым носом. Она гордилась каким-то своим высоким происхождением: что-то там евреи, смешанные с украинцами.

У нее к тому же было много бриллиантов и прочих драгоценностей, доставшихся ей по наследству. Все это Марк знал из постоянных разговоров родителей на эту тему.

Так как гордость к тому же не позволяла ей смотреть себе под ноги, она не заметила не только их, но и мокрую после дождя ямку, куда, поскользнувшись, и провалилась.

Виталий в это время яростно вытирал рот, испачканный помадой, вовремя осознав, что спасён на этот раз благодаря счастливому курьезу ее падения.

Взволнованный, он заботливо подскочил к своей свалившейся в лужу жене: «Люда, Людочка, ты ушиблась?» — игриво лепетал он. «Откуда ты взялся? — с еврейско-хохляцким акцентом раздраженно, охая от боли, восклицала она. — И шо ты уже раньше не появился? И где тебя уже и зачем носит сегодня?». «На партийном собрании, Людочка», — оправдывался Виталий.