Врата Мёртвого Дома

Временами мысли в голове у Фелисин приходили в порядок, и она пыталась противоборствовать тому водовороту ужасных событий, который разворачивался перед ее глазами. Солдаты стояли вдоль аллеи Колоннады в три ряда, однако некоторые зеваки из толпы вновь и вновь находили слабые места в этом грозном заслоне. Она видела, как ее цинично рассматривали, пытаясь задеть кулаками. Грязные лица что-то орали и плевали в нее. И даже когда Фелисин приходила в сознание, она видела только окружающие ее чьи-то уродливые руки – без пальцев, покрытые шрамами и коростой, которые старались подтолкнуть все вперед и вперед. Однако еще ни одна рука не дотронулась до священника, все его панически боялись. И пока во главе стоял Баудин, производящий еще более ужасное впечатление, чем окружающая их толпа, Фелисин считала себя в относительной безопасности.

Он убивал без усилий, отбрасывая с презрением бездыханные тела со своего пути, сопровождая это страшными криками и жестами, зазывающими новых жертв. Даже солдаты в своих островерхих шлемах чувствовали смущение от его насмешек, крепче берясь за пики и сжимая рукоятки своих мечей.

Оскалив рот в ужасной гримасе, Баудин шел под шквалом камней. Его нос был разбит точно брошенным обломком кирпича, невольничья туника, пропитанная кровью и слюной из-за постоянных плевков, превратилась в лохмотья. Однако каждого, кто попадался на его пути, он намертво хватал и душил. Сокрушительное продвижение Баудина замедлялось только тогда, когда охранники начинали проявлять в отношении его особое внимание, либо когда впереди спотыкалась леди Гаезин. Тогда он обнимал ее за руки чуть пониже плеч, не слишком нежно, а потом толкал вперед, не переставая все время изрыгать страшные проклятья.

Вокруг его фигуры в воздухе начал витать страх, и толпа разъяренных бедняков постепенно поредела. Скоро нападения прекратились вообще, несмотря на то, что град камней не ослабевал, причем некоторые из них даже достигали цели.

Тем временем шествие через город продолжалось. В ушах Фелисин стоял дикий звон, доставлявший сильную боль. Она слышала все, что творилось вокруг, однако картины, предстающие перед глазами, впечатляли ее еще сильнее.

Ворота были уже видны, когда толпа дикарей обнаружила брешь среди солдат-охранников; волна ярости прорвала оцепление и обрушилась на заключенных.

Фелисин услышала, как Гебориец, толкая ее, шепнул в самое ухо:

– Сейчас это единственная возможность!

Рев Баудина разнесся по округе. Все смешалось: руки рвали, ногти царапали. Последние лохмотья, оставшиеся от одежды Фелисин, были сорваны прочь. Чья-то рука схватила ее за волосы, рванула на себя и начала мотать из стороны в сторону, пытаясь сломать позвоночник. Она услышала неистовый вопль и вдруг осознала, что он исходит из ее собственного горла. Внезапно сзади послышалось нечеловеческое рычанье: хватка ослабла, а затем и полностью исчезла. Вслед за этим новый вопль, который, вероятно, принадлежал ее обидчику, потряс воздух.

По инерции толпы их стало бросать в разные стороны. Впереди показалось лицо Геборийца, который сплевывал чей-то окровавленный лоскут кожи. Внезапно вокруг Баудина все расступились. Он присел, извергая из разбитых губ поток проклятий. Его правое ухо было оторвано вместе с участком кожи, волос и плоти, оголяя на виске тускло поблескивающую поверхность влажного черепа. Вокруг лежали растерзанные тела, некоторые из которых еще пытались двигаться. У ног Баудина оказалась леди Гаезин. Он схватил ее за волосы, выставив всем на обозрение старческое женское лицо. Казалось, время остановилось: эта сцена приковала все внимание ошарашенных людей, для которых окружающий мир на мгновение прекратил свое существование.

Бандит оскалил зубы в страшной усмешке.

– Я не причисляю себя к хныкающим аристократам, – прогремел он, поднимая взгляд на толпу. – Чего вы хотите? Вы хотите крови этой благородной дамы?

Толпа дружно взревела, поднимая вверх сжатые в кулаки руки. Баудин вновь отвратительно засмеялся.

– Мы пережили все это вместе, вы слышите меня?

Он выпрямился, поднимая леди Гаезин за голову вверх.

Фелисин не знала, была ли женщина в сознании. Глаза были закрыты, выражение лица – умиротворенное, отчего оно казалось почти юным по сравнению с остальным телом, покрытым грязью и синяками. Возможно, она была уже мертва. Теперь Фелисин могла поклясться, что это было действительно так. Что-то Должно было произойти – что-то такое, что разрядит эту невыносимое напряжение, витавшее в воздухе.

– Она ваша! – вскричал Баудин.

Схватив другой рукой женщину за подбородок, он рванул голову на себя. Шея странно хрустнула, и тело медленно обвисло. Обернув железную цепь, которой были связаны все невольники, вокруг ее шеи и туго натянув, он начал пилить. Показалась кровь, придавая цепи вид дьявольского галстука.

Фелисин чуть не лишилась чувств от ужаса.

– Будь милосердным, Фенир, – прохрипел Гебориец молитву своему бывшему господину.