Врата огня

А теперь Диэнек оценивал, какой эффект эллинское вооружение оказывает на врага. Глаза моего хозяина вни­мательно осматривали вражеские ряды, и можно было разглядеть, что кое у кого из наступавших штаны спереди потемнели от мочи. Теперь мидийцы выстроились в боевой порядок. Каждый ряд нашел свою позицию, командиры заняли свое место.

Прошло еще несколько бесконечных мгновений. Утомле­ние сменилось страхом. Нервы напряглись, кровь колотила по ушам, руки онемели, все члены омертвели. Тело словно утроилось в весе и похолодело, как камень. Каждый слы­шал свой голос, взывающий к богам, и не мог понять, то ли молитвы звучат в голове, то ли позорно произносятся вслух.

Трон Великого Царя находился слишком высоко на горе, и оттуда было не рассмотреть, что произошло потом, какой знак богов непосредственно предшествовал столкновению. А дело было так. Внезапно из скал выскочил заяц и метнулся прямо меж двух войск, не более чем в тридцати футах от феспийского начальника Ксенократида, который стоял в самом авангарде своих войск между другими военачальниками, Дифирамбом и Протокреоном. Все они были в венках, шлемы сдвинуты на затылок. При виде бегущей добычи чалая сука Стикс, которая до того уже яростно лаяла, вырвалась с правого фланга греческого строя и стрелой вылетела на открытое место. Это было бы смешно, если бы все эллинские глаза не восприняли это как небесное знамение и не затаили дыхание в ожидании исхода.

Гимн Артемиде, который пели воины, замер на полуслове. Заяц бросился прямо к первым рядам мидийцев, захваченная азартом погони Стикс преследовала его по пя­там. Оба казались визжащими комками звериной плоти, и облачка пыли из-под их мелькающих лап повисли в неподвижном воздухе вдоль всего пути, где их расплас­танные тела касались земли. 3аяц бросился прямо в гущу мидийцев, но затем в панике попытался круто свернуть и закувыркался по земле. Стикс молнией настигла его, и казалось, собачьи челюсти вот-вот разорвут добычу пополам, но, ко всеобщему удивлению, заяц вырвался невредимый и в мгновение ока вновь набрал полную скорость.

Погоня продолжалась зигзагами, и за долю мгновения заяц трижды пересекал оуденос хорион – ничейную зем­лю между войсками. 3айцы всегда бегут в гору: их перед­ние лапы короче задних,– и теперь резвый бегун метнулся к крутому горному склону, стремясь спастись там. Но склон был слишком отвесный, ноги беглеца не удержались, и он упал вниз. Через мгновение его обмякшее тело безжиз­ненно свисало из пасти Стикс.

Радостный вопль вырвался из глоток четырех тысяч греков – определенно, это было знамение победы, ответ на гимн, который им пришлось прервать. Но теперь из мидийских рядов вышли два лучника. Когда Стикс повернулась, ища хозяина, чтобы показать ему свою добычу, две тростни­ковые стрелы, одновременно пущенные не более чем с двад­цати шагов, вонзились в собачий бок и горло, и собака закувыркалась в пыли.

Скириты издали горестный крик, они все привыкли к этой собаке. Несколько мгновений она дергалась и изви­валась в мучениях, насмерть пронзенная вражескими стре­лами. Мы слышали, как вражеский военачальник отдал на своем языке какой-то приказ. И тут же тысяча мидийских лучников подняли луки.

– Они стреляют сюда! – крикнул кто-то со стены, и эллины тут же подняли щиты.

Этот звук – звук разрываемой ветром ткани,– издали взметнувшиеся в воздух стрелы, и эти стрелы запели, неся вперед строенные бронзовые наконечники.

Пока стрелы чертили дугу в вышине, феспийский на­чальник Ксенократид воспользовался моментом.

– 3евс-Громовержец и Победа! – крикнул он, сорвав с головы венок и рывком натянув шлем, который закрыл ему все лицо, оставив лишь прорези для глаз. Все эллины мгновенно последовали его примеру. Тысяча стрел обрушилась на них смертоносным ливнем. Проревел сальпинкс.

– Феспии!

Со стены, где я стоял, казалось, что феспийцы находятся от врага на расстоянии двух ударов сердца. Их передние ряды ударили врага не с тем громом бронзы по бронзе, который знаком эллинам по сражениям между собой, а с почти тошнотворным хрустом, словно десять тысяч охапок виноградных лоз переломились в кулаках виноградаря, когда металлическая поверхность греческих щитов столкнулась с плетеными щитами налетевших мидийцев. Враг поколебался и зашатался. Феспийские копья поднимались и опускались. Через мгновение все поле брани скрылось в смерче поднятой пыли.