Врата Птолемея

— Не отступайтесь, — сказала она. — Все у вас получится. Это будет непросто, но это возможно. Вы еще удивитесь, как много вам удастся добиться.

Бартимеус

38

Умереть было бы проще всего. Но нам еще надо было привлечь внимание Ноуды.

Мы стояли, вдвоем в одном теле, под центральным куполом. Нам нужно было заманить Ноуду сюда, в эпицентр, где больше всего железа. Но при его размерах, при том, как он шумел, при том гневе и смятении, в котором он пребывал, заманить его было не так-то просто. Он метался из стороны в сторону, топоча многочисленными ногами, сметая ларьки и детские аттракционы и запихивая в свою раззявленную пасть целые деревья. Он полностью предался этому глубокомысленному занятию, и ни один из его глаз не смотрел в нашу сторону.

Летать нам теперь было не по плечу. Высоко подпрыгивать и то было сложновато. Большая часть оставшейся во мне энергии уходила на то, чтобы удерживать мальчика на ногах. Сам по себе он бы тут же рухнул на пол.

Так что мы оставались на месте и громко орали. Точнее, орал я — тем голосом, от которого в горах Тибета сходили лавины*[114].

— Ноуда! Это я, Бартимеус, Сакар аль-Джин-ни, Н'горсо Могучий, Серебряный Пернатый Змей! Я сражался в тысяче битв и везде одержал победу! Я уничтожал и более могущественных, чем ты! Рамутра бежал пред моим величием! Чу прятался от меня в малой трещинке! Гоэпо, Громовой Змей, сожрал свой собственный хвост и так поглотил самого себя, лишь бы только не встречаться со мною во гневе! Ныне же я бросаю вызов тебе. Приди и взгляни мне в лицо!

Нет ответа. Ноуда деловито грыз какие-то экспонаты из «Пещеры чучельника».

«А это считается за дразнилку? — осторожно подумал мальчик. — В основном это просто наглое, неприкрытое бахвальство, или я ошибаюсь?»

«Послушай, дразнить можно как угодно, главное, чтобы это разгневало врага и побудило его к решительным действиям, и… Слушай, у нас ничего не выходит, да? А время на исходе. Еще немного, и он вырвется наружу».

«Дай-ка я попробую!» Мальчик прокашлялся.

— Эй, проклятый демон! Тебе конец! Тебя ждет Испепеляющее Пламя! Я размажу твою гнусную сущность по этому дворцу, словно… словно маргарин, толстый-толстый слой маргарина…

Он замялся.

«Да-а… Не уверен, что он сумеет уловить аналогию. Но ничего, ты давай продолжай!»

— Злокозненный демон! Внемли мне!!! Беда в том, что голос у мальчишки был ужасно слаб и становился все слабее. Я его и то еле слышал, куда уж там Ноуде! Однако в довершение Натаниэль сделал весьма эффективный ход: выпустил из посоха молнию Ноуде прямо в зад. Могучий дух ответил гневным ревом, вздыбился, подергивая конечностями и озираясь выпуклыми глазами. Он тотчас же нас заметил и осыпал нас множеством молний. Целился он плохо. Парочка молний вонзились в землю в нескольких метрах от нас, но мы стояли, как скала. Мы даже не шелохнулись.

Громовой голос:

— Бартимеус! Я тебя вижу!!!

Мальчишка что-то прошептал в ответ — тихо, совсем неслышно. Однако я прочел его мысли и высказался за него:

— Нет! Я Натаниэль! Я твой хозяин! Я твоя смерть!

И еще один заряд белого света уколол сущность Ноуды. Монстр отшвырнул чучело медведя, развернулся и неуклюже ринулся на нас. Он подползал все ближе: колоссальная тень, чуждая этому миру, отрезанная от иного мира, заслоняющая свет.

«Вот как дразнить-то надо!» — подумал Натаниэль.

«Ага, неплохо вышло. Ладно, теперь погоди, пока он не окажется вплотную, а тогда мы взломаем посох».

«Чем дольше, тем лучше. Китти…»

«Китти выберется, не тревожься».

Силы юноши быстро таяли, но решимость его была непреклонна. Я чувствовал, как он собирает остатки сил. Шаг за шагом, спокойно, бормоча себе под нос заклинания, он распускал узы, сковывающие посох Глэдстоуна, пока наконец существа, заточенные внутри, внезапно не исполнились надежды на освобождение: они толкали, тянули, рвали оставшиеся петли волшебства, отчаянно стремясь выбраться на волю. Если бы не моя помощь, Натаниэль бы их не сдержал — они бы разлетелись в тот же миг. Однако Ноуда еще не добрался до того места, которое нам было нужно. И потому я удерживал посох. Теперь оставалось только ждать.

Если верить некоторым людям*[115], героическая кончина — прекрасная штука. Меня этот аргумент никогда не убеждал, прежде всего потому, что, как бы благороден, элегантен, сдержан, горд и непреклонен ты ни был, с каким бы мужеством и достоинством ни держался, в конечном счете ты все равно окажешься мертв. А это состояние, на мой вкус, немножко чересчур постоянно. Моя карьера была такой длительной и успешной именно благодаря тому, что я всегда умел удрать в решающий момент, и теперь, когда Ноуда надвигался на нас в этой величественной гробнице из железа и стекла и я осознал, что на этот раз удрать не выйдет, я испытывал серьезные сожаления. Я был прикован к юноше, сущность к плоти. И погибнуть нам предстояло вместе.