Врата Птолемея

Ассасин вынул из зубов свой кинжал. Спокойно примериваясь, обвел взглядом комнату, оценивая ее размеры и ища возможные ловушки. Комната была просторная, сумрачная, без лишней роскоши. Потолок держался на трех колоннах. В глубине комнаты виднелась дверь тикового дерева, запертая изнутри на засов. У стены стоял открытый сундук, наполовину заполненный одеждой. Ассасин увидел великолепное кресло, на котором валялся небрежно скинутый плащ, заметил разбросанные по полу сандалии, ониксовую чашу с водой. В воздухе висел слабый запах благовоний. Ассасин, для которого все подобные ароматы были признаком упадка и разврата, сморщил нос*[3].

Он сузил глаза и перевернул кинжал. Теперь он держал его двумя пальцами за отточенное, блестящее острие. Кинжал дрогнул раз, другой. Ассасин примеривался: еще ни разу, от Карфагена до древней Колхиды, не случалось ему промахнуться. Каждый брошенный им кинжал впивался прямо в горло.

Взмах запястья, дуга летящего клинка рассекла воздух надвое. Кинжал мягко вонзился, по рукоятку уйдя в подушки, в дюйме от шеи отрока.

Ассасин замер на подоконнике, не веря собственным глазам. Его кисти были исчерчены перекрещивающимися шрамами, говорящими о том, что их хозяин — адепт темной академии. Адепт никогда не промахивается. Бросок был точен, рассчитан до волоска… И все-таки убийца промахнулся. Быть может, жертва в последний момент все же шевельнулась? Да нет, это невозможно: мальчик крепко спал. Адепт вынул второй кинжал*[4]. Снова тщательно прицелился (ассасин отдавал себе отчет, что его собратья, ожидающие позади и внизу, исходят мрачным нетерпением). Взмах запястья, полет…

И второй кинжал, издав звук слабого удара, вошел в подушку, снова в дюйме от шеи принца, на этот раз по другую сторону от нее. Спящему мальчику, очевидно, что-то снилось: на его губах мелькнула призрачная улыбка.

Ассасин нахмурился под черной вуалью повязки, закрывающей его лицо. Из-за пазухи туники он вытянул полоску ткани, скрученную в тугую веревку. За семь лет, прошедших с тех пор, как Отшельник повелел ему совершить первое убийство, удавка ни разу не рвалась, его руки ни разу не дрогнули*[5]. Беззвучно, подобно леопарду, соскользнул он с подоконника и принялся красться вперед по залитому луной полу.

Мальчик в кровати что-то пробормотал и шевельнулся под покрывалом. Ассасин застыл на месте — черная статуя посреди комнаты.

У него за спиной, в окне, возникли на подоконнике двое его собратьев. Они смотрели и ждали.

Мальчик чуть слышно вздохнул и снова замер. Он лежал навзничь на своих подушках, и по обе стороны от него торчали рукоятки кинжалов.

Миновало семь секунд. Ассасин снова пришел в движение. Он встал в головах кровати, обмотал концы удавки вокруг кулаков. Теперь он стоял прямо над отроком. Убийца стремительно наклонился, опустил веревку на горло спящего…

Мальчишка открыл глаза. Он вскинул руку, ухватил ассасина за левое запястье и без особого напряжения шваркнул его головой о ближайшую стену. Шея ассасина переломилась, как тростинка. Мальчик отбросил шелковое покрывало, одним прыжком вскочил на ноги и встал лицом к окну.

Ассасины на подоконнике, чьи силуэты четко выделялись на фоне луны, зашипели, точно змеи. Гибель соратника уязвила их корпоративную гордость. Один из них выхватил из складок одеяния костяную трубочку; из дырки между зубами он высосал пульку с ядом, тонкую, как яичная скорлупа. Поднес трубочку к губам, дунул — и пулька понеслась через комнату, нацеленная прямо в сердце отрока.

Мальчик увернулся. Пулька разбилась о колонну, забрызгав ее жидкостью. В воздух поднялся клуб зеленого пара.

Ассасины спрыгнули в комнату, один направо, другой налево. Теперь у обоих в руках оказались сабли. Ассасины вращали ими над головой, выписывая замысловатые кривые, и хмуро оглядывали комнату.

Мальчишка исчез. В спальне все было тихо. Зеленый яд точил колонну; камни плавились, соприкоснувшись с ним.

Никогда прежде, от Антиохии до Пергама, не случалось этим ассасинам упустить свою жертву*[6]. Они прекратили размахивать клинками и замедлили шаг, внимательно прислушиваясь и принюхиваясь в поисках того, откуда исходит запах страха.

Из-за средней колонны послышался легчайший шорох — точно мышка шевельнулась в соломе. Ассасины переглянулись — и двинулись вперед, на цыпочках, воздев над головами сабли. Один обошел колонну справа, миновав изломанный труп своего собрата. Другой двинулся слева, мимо золотого кресла с висящим на нем царским плащом. Они двигались точно призраки, огибая колонну с обеих сторон.

За колонной вновь что-то шевельнулось, мелькнул силуэт мальчика, прячущегося в тени. Оба ассасина увидели его; оба занесли сабли и ринулись на добычу справа и слева. Оба нанесли удар со стремительностью богомола.

Раздался двойной вопль, хриплый и захлебывающийся. Из-за колонны выпал дергающийся клубок рук и ног: это были двое ассасинов, сплетенные в смертельном объятии, пронзившие друг друга клинками. Они достигли пятна лунного света в центре комнаты, слабо подергались и затихли.