Врата рая

Это можно было рассматривать как своеобразный остроумный комментарий, в других обстоятельствах.

- Я работаю на Агентство, - сказал я. - Так же, как и Зено. Технически, думаю, вы тоже.

Полагаю, это тоже не было самым умным из сказанного. Это был путь, объясняющий собственное положение визави Хармалла, которое гарантировало наиболее сильное сопротивление.

- Мир, из которого пришла "Ариадна", - сказал Джухач, - не ваш мир. Вашему миру мы ничем не обязаны.

Каждый за себя, это не было удовлетворительной стряпней, ни с чьей точки зрения.

Когда мы остались одни, я сказал Везенкову:

- Вы, конечно, один запутали все, не так ли?

Он глядел на меня с удивлением, возможно обидой, какое-то мгновение-другое. Затем усмехнулся, решив принять это за шутку. Похлопал меня по плечу и сказал:

- Должен найти ответ. Чертовски быстрое время. Звезды выстрелят раньше...

Затем он снова рассмеялся и стал перебрасывать себя вниз по коридору, подтягиваясь на руках по бегущей перекладине.

9

Когда я вернулся к своей кабинке, возле нее кто-то стоял. Очевидно, это вовсе не препятствие для меня, что они начали формировать очередь.

Он выглядел моложе меня - может быть двадцать два или двадцать три года. Он был маленьким и жилистым, с той разновидностью охотничьего выражения, которое очень хорошо подходило к интеллектуальному климату на борту корабля.

- Доктор Каретта? - с сомнением произнес он. - Я - Симон Нортон.

Я пожал его протянутую руку. Он затрясся вместе с рукопожатием... не часто пользовался нулевой гравитацией.

- Я слышал. что вы из Англии, - сказал он. Это прозвучало не очень уверенно.

- Я родился там, - сказал я ему. - Прошу прощение за банальное сравнение, но я прошел длинный путь от итальянского мороженщика. Но пока не видел темных сатанинских мельниц.

Он неуклюже двинулся и рассмеялся.

- Я родился в Нотингеме, - сказал он. - Кажется, еще только вчера я был там.

Я шире открыл дверь и пригласил его внутрь. Он неловко продвинулся мимо кровати, о которую оперся рукой.

- Неплохо бы выпить, - сказал я, - но как вы видите я живу в спартанских условиях.

- А все мы? - воспротивился он слабо.

Мне пришло в голову, что когда он говорил о своей милой старой Англии, то был более литературен, чем я предполагал. В отличии от Катрин д'Орсей, которая по расписанию дежурила, этот свеже выглядевший юноша должно быть спал в течение всех трехсот пятидесяти лет. Его последним воспоминанием должно быть было путешествие в челноке с Земли.

- А какой была Англия? - спросил я, завязывая разговор. И опустился в голове кровати, застегнув ремень безопасности вокруг лодыжек.

- В основном на опасном пути, - сказал он. - Кроме Оксфорда... и предположительно Кембриджа тоже. Два столетия они шли постоянно замедляя движение.

- Что вы изучали? - спросил я.

- Генетику.

Мои брови подскочили вверх.

- Вот что мне удивительно, - признался я. - Где же легионы глубоко замороженных ученых, сгорающих от нетерпения вкусить плоды столетнего материального прогресса? Вы - это вся делегация?

- Я не думал быть здесь, - признался он.

- О, - сказал я. - А почему?

- Приказ.

- Почему?

- Полагаю, думали, что вы будете слишком заняты. Они не желают, чтобы мы отнимали ваше время. Но...

- Но? - подсказал я.

Он наклонил голову, скрывая грубую ухмылку.

- Я хочу знать ответ на основную загадку. Полагаю, мне следовало быть математиком... тогда я бы только спросил, разрешена ли последняя теорема Ферма.

Я не имел понятия, решили ли теорему Ферма... или, что то же самое, что за дьявольщина это была. Наиболее неприятным было то, что я понятия не имел, в чем же заключалась основная загадка. Я сказал ему об этом, и он какое-то мгновение выглядел совершенно пораженным. Затем его лицо прояснилось.

- О, - сказал он, - конечно. Однажды вы расщелкали проблему, и она не является загадкой. Вы забыли как она называлась.

- Ну? - сказал я, когда он снова заколебался.

- Для вас, - сказал он, - это казалось проблемой. Она стояла долгое, долгое время... более, чем столетие. Думаю, нам следовало получить ответ, но фактически, все растянулось на два или три поколения из-за отвлечения биотехников. Коммерциализация выжимала и без того скудные ресурсы, и теория пользовалась низкой репутацией повсюду - существовал модный аргумент о конце теории... потому что мы считали, что уже убедились в большинстве того, в чем можно было убедиться с помощью человеческих чувств.

- Я знаю это, - сухо сказал я.

- Дело в том, - продолжал он, - что у нас не было настоящей связи между биохимической генетикой и анатомией. Насколько мы знали... и знанию было более ста лет - гены в ядре были точной копией протеинов: химическая фабрика. Мы знали, что изменения в генном наборе поражало грубые структуры, но не знали как. В шестидесятых годах двадцатого столетия казалось, что, связывая между собой микро- и макрогенетику, можно попасть в точку, но мы так и не получили этой точки. Брешь в эволюционной теории была очень серьезной, но как я говорил, наиболее горячей была другая теорема.

- В чем основная загадка?

Он кивнул.