Врата Рассвета

И потом он заметил одинокую фигуру, стоящую на самом верху Врат.

Николас... С лицом, обращенным к восходящему солнцу, в развевающихся белых одеждах, с летящими по ветру длинными темными волосами, он, казалось, не замечал холода. На мраморе у его ног покоились несколько странных предметов.

Птица Тристана опустилась рядом с Николасом. Замерзшими пальцами принц после нескольких неудачных попыток все же сумел отстегнуть ремни, удерживавшие его в седле. С трудом подняв ногу, он перекинул ее через спину Птицы, сполз на открытую всем ветрам вершину Врат и рухнул на четвереньки, хотя и прилагал все усилия, чтобы удержаться на ногах. Опустив голову, Тристан набирался сил, чтобы подняться на ноги. И наконец сумел сделать это — пошатываясь и едва снова не упав.

Николас безмолвно наблюдал за его действиями, не делая никаких попыток помочь. Тело юноши излучало мерцание магии такой невероятной силы, какая не снилась ни Сакку, ни даже Фейли.

«С тех пор как я видел его в последний раз, он мог вытянуть из Парагона всю энергию, — подумал принц. — Неужели Камень окончательно угас? Если так, тогда Виг, Феган и Селеста тоже мертвы? »

Прерывистое дыхание с хрипом вырывалось из груди, пот струился по лицу, почерневшая, не повинующаяся ему рука висела плетью; Тристан прикладывал неимоверные усилия, чтобы устоять на ногах под порывами ледяного ветра. Заглянув в непроницаемую глубину глаз сына, он понял: «Сейчас ничто его не остановит».

Несколько долгих мгновений принц и Николас молча смотрели друг на друга. Юноша заговорил первым.

— Итак, ты все-таки вернулся ко мне, отец, решил стать одним из нас. Я рад этому. — Из складок своего одеяния он достал небольшой сосуд. — Если ты позволишь мне убедиться в искренности твоих намерений, я дам тебе противоядие.

— Нет, — хрипло ответил Тристан. — Я пришел сюда не ради того, чтобы торговаться за свою жизнь.

Николас спрятал сосуд.

— Тогда зачем ты здесь, Избранный? Уж наверное не ради того, чтобы доставить мне удовольствие, скончавшись у меня на глазах. Если так, тогда ты зря проделал столь долгий путь. Мне нет никакой нужды любоваться тем, как ты умираешь, поскольку я и так знаю, что это вскоре произойдет. Ведь не обязательно собственными глазами видеть восход солнца, чтобы не сомневаться, что оно взойдет на рассвете.

— Я пришел, чтобы в последний раз попросить тебя остановить это безумие, — покачиваясь под порывами ветра, произнес принц. — Позволь магам попытаться помочь тебе. Верни силу Парагону, и тогда мы вместе сможем найти способ... — Силы неудержимо покидали Тристана, и слова замирали у него на губах. — Сын мой... Прошу тебя...

— Ты просишь меня! — прогремел юноша. — Ты, Избранный, в чьих жилах течет лазурная кровь, отвергший своего сына не один, а целых три раза? Сына, которого ты вырезал из утробы его матери и оставил гнить в чужой земле? И все это ради того, чтобы позже, в Пещере Парагона, отвергнуть милосердно протянутую тебе руку, предлагающую вечный экстаз Каприза? И потом отвергнуть отпрыска своего семени в третий раз, в этот самый момент, на Вратах Рассвета? А заодно и оскорбить, предлагая отказаться от невероятного могущества и прибегнуть к помощи твоих бессильных, жалких магов и согласиться практиковать лживый Закон! Ты осмеливаешься просить меня придти к тебе? То есть отвергнуть тех, кто дал мне новую жизнь? — С каждым словом глаза Николаса все более наливались яростью. — Нет, Избранный. Ты предлагаешь мне рабство! Поистине тебе надо было позволить Верховному магу сжечь мое тело вместе с останками моей матери. Тогда твоя жизнь сложилась бы гораздо удачнее. — Юноша шагнул к Тристану и вытянул вперед правую руку. — С тобой все ясно, отец. Ты не прислушался к моим словам.

Белый, совершенный по форме палец едва не коснулся груди Тристана, и тут же неведомая сила толкнула принца, и он упал на гладкий, холодный мрамор. Все тело Тристана раздирала невыносимая, жгучая боль. Возникло ощущение, будто его внутренности вспарывают раскаленным ножом.

Отчаянно желая прервать свои мучения, принц попытался дотянуться до «мозгового крючка», однако руки отказали ему. Каким-то чудом он умудрился приподнять голову и прошептать:

— Все твои Птицы погибли... и Скрундж тоже... По крайней мере, это мне удалось...

Николас воспринял это известие с совершенно невозмутимым видом.