«Он просто до идиотизма молодо выглядит», — подумал Роланд, когда Ребекка отпустила его руку и дала ему отдышаться. В воздухе, казалось, нечем было дышать, от бега во рту все горело и ощущался привкус меди. Тома нигде не было видно, хотя впереди шевелились нижние ветви кустов, и это вполне мог быть кот.
Эван медленно повернулся к ним. Ресницы его слиплись, и щеки были мокрыми от слез. Ребекка даже застонала и бросилась в его объятия. Роланд, страдая от ревности, заставил себя сосредоточиться на дыхании. Потом чья-то сильная рука привлекла его в те же объятия, и все стало хорошо — на одно мгновение.
Когда они разомкнули объятие, соединив руки в последнем пожатии, перед ними был Круг. Уличные фонари светили все слабее, все более тускло, чем ближе подходили они к Тьме, и, наконец, она полностью поглотила их свет. Большой силуэт башни университетского колледжа, обычно господствовавший над лужайкой, в эту ночь не мог выделиться своей чернотой на фоне беззвездного неба.
Роланд посмотрел на часы. Одиннадцать сорок шесть. Еще четырнадцать минут.
—
Они пошли к центру Круга. Ребекка держала за руку Эвана, Роланд — Ребекку. Этот контакт поддерживал, помогал делать шаг за шагом, хоть они и знали, что ждет их в конце пути. Чем ближе они подходили к Тьме, тем тише становились звуки вечернего города, и под конец они словно плыли в тишине, нарушаемой лишь тихим серебряным звоном браслетов Эвана. Они молчали. Все уже было сказано.
Они подходили все ближе к центру лужайки, и присутствие Тьмы стало ощущаться почти физически. Она выступала, как болотная жижа, там, где пролилась кровь, клубилась вокруг ног, протягивала туманные щупальца к коленям, с каждым их шагом поднимаясь чуть выше.
— Назад! — рявкнул Эван. — Этот мир еще не твой!
Он развел руки, и вся лужайка очистилась, кроме бурлящей массы, отмечавшей место жертвоприношения.