Врата в преисподнюю

— Да, но таким образом очень удобно регулировать внутриплеменные отношения. Лидеры всегда опасны непредсказуемостью. А так, никто зазря высовываться не станет. Потому что знает, чем такое чревато. Вот и царят мир и покой… Вы, по-прежнему, не согласны, что это хорошая традиция?

— Возможно, — не стал спорить я. — Только относительно самого себя, нарисованная вами перспектива, отчего-то не радует…

— У вас есть право выбора. И все же, я хочу быть предельно откровенным. Будучи принесенными в жертву нашим богам, вы умрете только для этого мира, и снова возродитесь в своем. После казни врата, ведущие к нам, для вас навсегда закроются. А учитывая, что вы начисто лишитесь воспоминаний о проведенном здесь времени, такой исход нас вполне устраивает. Как видите, мы вовсе не изверги…

— Процесс принесения в жертву, наверное, болезненный?

— Увы… Но у вас, как уже неоднократно упоминалось, есть право выбора.

— И когда я должен его сделать?

— Прежде, чем покинете этот кабинет.

Я обернулся к Татьяне и внезапно понял, что она по-прежнему дорога для меня, и я очень люблю ее.

Девушка гипнотизировала меня взглядом, умоляла соглашаться. И я готов был подчиниться ее просьбе. Ведь для нас двоих уготовано столь блистательное будущее…

О чем еще можно мечтать?

Однако, прежде чем мой разум осмыслил все, язык, подчиняясь предательскому чувству противоречия, уже сделал свой выбор.

— Что же… — произнес я. — Такова "се ля ви". Каждый волен сделать свой выбор. Одни выбирают богатство и карьеру, другие — мучительную смерть. Наверное, я выгляжу полным идиотом, только я выбираю — второе…

Сказал и сам испугался своих слов. А что-то менять уже было поздно…

Глава девятая

— Танечка, ты действительно хотела выйти за меня замуж?

Она сидела напротив: бледная, испуганная и нервно теребила в руках скомканную бумажную салфетку. Часть стола с ее стороны, словно снегом, покрылась белой невесомой трухой.

Услужливая официантка хотела смести пыль, но я знаком попросил не мешать.

— Что об этом теперь говорить… — наконец, произнесла Таня. — Все равно уже слишком поздно…

— Почему? — возразил я. — Если я мертв для того мира, что мешает нам быть вместе в этом?

— Нет… Я не могу…

— Что тебе мешает?

В ее глазах отразилась такая вселенская печаль, что мне стало не по себе…

— В этом мире мы всего лишь временные. А в том, ином, можно жить вечно. И хорошо жить… Глупенький, зачем ты отказался?..

Мне показалось, в ее глазах взблеснули слезинки.

Однако, Татьяна слишком быстро, быстрее, чем мне бы того хотелось, смогла совладать с чувствами и взяла себя в руки.

— Ты — хороший парень, Андрей… Возможно, я когда-то и питала к тебе нежные чувства. Только все осталось в прошлом. Ты должен смириться и не смущать меня нелепыми предложениями, а себя не тешить беспочвенными надеждами. К тому же, нынешним разговором ты окончательно возвел между нами непреодолимую стену. Вспомнив, что с тобой произошло, ты стал опасен для нашего мира и я обязана что-то предпринять… Конечно, трудно предположить, что кто-то поверит твоему бреду, если ты захочешь предать его гласности, и, все же, в иных делах, не лишнее — перестраховаться… Ты меня поставил в безвыходное положение. При всем моем к тебе уважении, теперь я должна относиться к тебе, как к врагу…

— То есть?..

Она сумела прочитать не прозвучавший вопрос.

— Нет, сама я ничего предпринимать не буду. Но наш разговор не может долго оставаться тайной. Я просто обязана сообщить о нем…

— А если, нет?

— В таком случае, они сами о нем узнают. И, тогда я также буду причислена к предателям…

— Как они узнают?

— Есть много способов…

Я чувствовал, что Татьяне нелегко говорить, ведь, практически, она выносила мне смертный приговор…

— И сколько у меня осталось времени?

— Не знаю. Не думаю, чтобы слишком много…

В ее голосе было столько безнадежной обреченности, что мне стало дурно. Внезапно я во всей полноте осознал, что услышанное — не шутка, что все очень и очень серьезно.

Да и на что, собственно, я мог рассчитывать?

Что надеялся услышать в ответ на никому не нужные разоблачения?

Глупо было ожидать раскаяния и сочувствия, тем более неуместными выглядели бы восхищения моими умственными способностями…

Нашел то, что искал…

Разве можно винить Татьяну?

Она такая же игрушка в чужих руках, как и я. Она всю жизнь работала на некую, непонятную для меня, перспективу, и, с чего ради, вдруг должна от нее отказываться?

Только потому, что я оказался полным идиотом?..

Жестом я приказал бармену принести еще коньяк.

Татьяна сидела напротив и, молча, смотрела мне в лицо. Теперь она была совершенно спокойная, и невозможно было угадать, о чем она думает?

— Эх, Танюша, Танюша… — произнес я, сам не знаю почему. Но уж точно не для того, чтобы ее разжалобить.

Она все так же, молча, изучала меня.

— А как все хорошо начиналось. Ты помнишь, как мы с тобой познакомились? Ты ведь тогда уже прекрасно знала, что собой представляет Монастырище, и как умело притворялась удивленной и ничего не ведающей…