Врата в преисподнюю

Зав. фермой суетился возле меня, словно сестра милосердия. Он успел смотаться к речке, намочил там какую-то тряпку, прилаживал ее к моей ране и все время бормотал нечто нечленораздельное и не поддающееся переводу.

Затем он взял меня под руку и, как маленького ребенка, провел к воде. Поначалу я опасался идти, вдруг у него опять что-то перемкнет? Но вскоре убедился, что на радикальные меры Петр Тимофеевич способен только в порыве неистовой ярости. А она, ярость, к счастью, уже миновала.

Искупавшись, я почувствовал себя более-менее сносно.

Голова, правда, болела, но не так сильно, как можно было ожидать. Земля все еще покачивалась под ногами, и тут в равной степени можно было винить как Петра Тимофеевича, так и выпитое накануне.

— Ты того, не серчай на меня… — увидев, что я окончательно оклемался, молвил зав. фермой. — Это я сдуру так гахнул. Как узнал, что ты с моей лярвой ушел, вообще голову потерял. Оно, конечно, ты и не виноват вовсе. Это бабы все. От них зло одно. Мужик он, что… Сам в молодости грешил… А Верка, она, вообще, ненормальная. Как увидит мужика, так и бросается. Давно бы выгнать ее надобно, да кому ж я, кроме нее, такой нужен?

Мне показалось, что он вот-вот снова заплачет.

— Ладно, Тимофеич. Все нормально. Убедил. Больше к твоей женушке на километр не подойду.

Тимофеич только крякнул. Не знаю, от досады или от недоверия? Достал из кармана обрывок газеты, насыпал щепотку самосада.

Я на него вовсе не обижался. По-человечески, мне было его очень жаль…

— Угостил бы табачком…

Зав. фермой обрадовался просьбе. Он с готовность протянул мне скрученную сигарету и тут же начал сворачивать себе новую.

Дымили молча. Крепкий самосад наждаком резал горло, но именно это мне сейчас было нужно для окончательной прочистки мозгов.

Покурив, поднялись и вместе направились к клубу, где не прекращалось беззаботное веселье.

Я понимал, что мне нельзя там показываться, более того, нужно бежать с деревни, как можно скорее и куда подальше. Только, почему-то я снова поступил вопреки здравому смыслу…

Глава шестая

Андрей Павлович держался очень хорошо.

По его лицу нельзя было догадаться, что он удивлен моему возвращению. Всего лишь легкая тень пробежала, да и то — на мгновение. Черты сразу разгладились и передо мной опять сидел все тот же добродушно-снисходительный мужчина предпенсионного возраста, солидный и бескомпромиссный, каким и полагается быть руководителю его ранга. Чего нельзя было сказать о бравом капитане Ященко, а именно он теперь составлял компанию председателю.

Капитан, наверное, должен был позаботиться, чтобы по поводу происшедшего со мною несчастного случая ни у кого не возникло подозрений.

Иначе, чем объяснить его внезапное появление на торжестве?

У многоуважаемого Геннадия Сергеевича, когда он меня увидел, челюсть отвисла на полметра, а в глазах застыло такое изумление, как будто я явился к нему прямиком с того света в белом саване и с косой на плече. В общем, и дураку было понятно, что если капитан и ожидал меня увидеть, то не столь здравствующим.

А Штирлиц из милиционера, мягко говоря, оказался никудышный.

— Долго же вы отсутствовали, молодой человек, — дабы отвлечь внимание от неадекватной реакции милиционера, затеял разговор Андрей Павлович. — Давеча тут едва невесту не украли, а дружка, и вообще куда-то запропастилась. Кстати, познакомьтесь… — увидев, что лицо Ященко, приобрело осмысленное выражение, повернулся к нему председатель. — Мой кум, то бишь, крестный отец Федора, мужественный борец на фронтах с организованной и не очень организованной преступностью Геннадий Сергеевич Ященко. Прибыл сюда с архиважной миссией — выпить за счастливую супружескую жизнь своего любимого крестника, в чем, надеюсь, и мы составим ему компанию…

— Мы уже знакомы.

— Неужели? Ах да, простите, запамятовал. Как же, как же. Ведь вы действительно виделись после того прискорбного происшествия…

Несвойственное ему многословие выдавало волнение Андрея Павловича. Он явно ощущал себя не совсем комфортно.

Я решил не высказывать своей осведомленности и притворился наивным кроликом. Как ни в чем не бывало, поздоровался с капитаном и присел рядом. Благо, зав. фермой куда-то запропастился. Я не сомневался, что из него Штирлиц получился бы еще хуже, чем из милиционера.

— А вы, никак, с кем-то геройски сражались?

Председатель наклонил мою голову в сторону лампы и провел ладонью по еще саднящей шишке.

— Ничего страшного, — ответил, как можно небрежнее. — Споткнулся, упал…

— И так — восемь раз подряд! — по-жлобски захохотал Ященко.

— Да, неровностей здесь хватает… — хитро улыбнулся Андрей Павлович. — А если рядом молодая и красивая женщина, под ноги смотреть некогда…

Елейно-издевательский тон раздражал.

Я не собирался забывать, что именно этот интеллигентный с виду мужчина, не более часа назад, натравил на меня ревнивого мужа, а после спокойно, как ни в чем не бывало, советовал ему утопить мое тело в реке…

И теперь он еще смеет издеваться надо мной…

Я уже собирался ответить откровенным хамством, но не успел.

Может быть, к счастью…