Врата. За синим горизонтом событий

Что ж, это вполне объяснимо. Уик-энд я провел на Гаваях. У меня часть денег вложена здесь в туристский бизнес, так что мне это почти ничего не стоит. Два прекрасных дня на Большом острове: по утрам встречи с акционерами, а днем с одной из самых красивых девушек островов. До самого вечера мы развлекались с ней на пляже или в катамаране с прозрачным дном, сквозь которое отлично видны спокойно плывущие, дожидающиеся крошек большие манты. Но по возвращении приходилось преодолевать все эти временные зоны, и я чувствовал усталость.

Но только Зигфриду нужно услышать не это. Ваша физическая усталость его не интересует. Его не заботит ваша сломанная нога. Он желает слышать только о том, как во сне вы спали со своей матерью.

Я говорю ему об этом.

– Я устал, да, Зигфрид, но хватит ходить вокруг да около. Давай прямо к эдиповому комплексу – насчет мамы.

– А у вас он есть, Бобби?

– А разве его нет у каждого?

– Хотите поговорить о нем, Бобби?

– Не особенно.

Он ждет, что я еще ему предложу, и я тоже жду. Зигфрид опять поработал, и теперь его кабинет напоминает комнату мальчика сорокалетней давности. Голограмма скрещенных весел на стене. Фальшивое окно с фальшивым видом на горы Монтаны в снежную бурю. Полка с мальчишескими книгами-голограммами: «Том Сойер», «Забытая раса Марса» – остальные названия никак не могу прочесть. Все очень по-домашнему, все напоминает дом, но не мой. Моя комната в детстве была маленькая, узкая, ее почти всю занимал старый диван, на котором я спал.

– Знаете ли вы, о чем хотите говорить, Роб? – мягко прощупывает меня Зигфрид.

– Держу пари, что знаю. – Но потом я неожиданно передумываю. – Нет. Не уверен. – Хотя на самом деле я, конечно, знаю. Мне очень тяжело пришлось по пути назад с Гаваев, очень тяжело. Пятичасовой полет. Половину этого времени я провел в слезах. Забавно. В самолете, летящем на восток, рядом со мной сидела чудесная девушка хапи-хаоле. Я сразу поставил перед собой цель познакомиться с ней получше. И стюардесса была та же, с которой я летел сюда. С ней я тоже познакомился поближе.

Я сидел в салоне первого класса СРС – сверхзвукового реактивного самолета, стюардесса приносила напитки, я болтал со своей хорошенькой соседкой хапи-хаоле. Но как только девушка начинала дремать или уходила в туалет, а стюардесса отворачивалась от меня в другую сторону, меня начинали разрывать молчаливые, ужасные, мучительные рыдания.

Но стоило кому-нибудь взглянуть в мою сторону, и я опять становился тем же улыбающимся, оживленным, богатым господином.

– Не хотите ли поделиться со мной, что вы чувствуете именно в эту секунду, Боб?

– Хотел бы, Зигфрид, если бы знал.

– Вы на самом деле не знаете? Не можете вспомнить, что было в вашей голове только что, когда вы молчали?

– Конечно, могу. – Я некоторое время не решаюсь начать, но потом говорю: – О дьявол, Зигфрид, я просто ждал, чтобы меня утешили. Я кое-что понял накануне, и мне было больно. О, ты не поверишь, как было больно. Я плакал как ребенок.

– Что же вы поняли, Робби?

– Я пытаюсь тебе рассказать. Относительно… ну, отчасти относительно матери. Но также… относительно Дэйна Мечникова. У меня были… были эти…

– Я думаю, вы пытаетесь рассказать что-то о своих фантазиях. У вас же был анальный секс с Мечниковым, Боб? Верно?

– Да. Как ты все хорошо помнишь, Зигфрид. А плакал я о маме. Отчасти…

– Вы уже говорили мне об этом, Боб.

– Верно. – И я закрываюсь.

Зигфрид ждет, и я тоже жду. Вероятно, хочу, чтобы меня еще поуговаривали, и некоторое время спустя Зигфрид идет мне навстречу.

– Посмотрим, не могу ли я вам помочь, Боб, – говорит он. – Какое отношение друг к другу имеют ваши слезы о матери и фантазии об анальном сексе с Дэйном Мечниковым?

Я чувствую, что внутри у меня что-то происходит. Как будто влажное мягкое содержимое груди начинает пузыриться в горле. Я чувствую это по голосу. Он был бы дрожащим и ужасно жалким, если бы я не сдерживал себя. Но я контролирую свой голос, хотя отлично знаю, что подобные вещи утаить от Зигфрида невозможно: он получает информацию от датчиков и может судить о том, что происходит со мной, по напряжению мышц и влажности ладоней.

Но тем не менее я пытаюсь. Тоном учителя биологии, препарирующего лягушку, я говорю: