Враждебные воды

ПРОШУ ДАТЬ ХАРАКТЕРИСТИКУ АВАРИЙНОГО ОБЪЕКТА ДЛЯ ПОДГОТОВКИ СУДНА К СПАСАТЕЛЬНОЙ ОПЕРАЦИИ.

КМН ДАНИЛКИН

Ответа пришлось ждать долго…

Но когда через несколько часов радист протянул ему полученный и расшифрованный ответ, капитан только присвистнул и ладонью протер мгновенно вспотевший лоб:

АВАРИЙНЫЙ ОБЪЕКТ — АТОМНАЯ РАКЕТНАЯ ПОДВОДНАЯ ЛОДКА. ВОЗМОЖЕН ПОЖАР, РАДИАЦИОННОЙ ОПАСНОСТИ НЕТ. 9 ЧЕЛОВЕК РАНЕНО — ОТРАВЛЕНИЕ РАКЕТНЫМ ТОПЛИВОМ. НЕОБХОДИМА ИХ ЭВАКУАЦИЯ. ЛОДКА НА ХОДУ. ПРИМИТЕ ВСЕ НЕОБХОДИМЫЕ МЕРЫ И УСКОРЬТЕ ДВИЖЕНИЕ.

НАЧАЛЬНИК ГЛАВФЛОТА ЗБАРАЩЕНКО

— Ни хрена себе! — первая фраза капитана полностью отразила его мнение о ситуации. Да и не только его.

Наверное, каждый из его команды подумает так же. Только слова у них будут другие, еще покруче.

Ракетная, да еще и атомная!

А если она долбанет со всей своей начинкой?

Одна радость — калеками не останемся, сразу в рай.

Чем мы им можем помочь с их ракетами, радиацией и еще черт знает чем?

Чем ближе «Красногвардейск» подходил к аварийной лодке, тем мрачнее становились лица моряков.

Действительно, неизвестность хуже всего…

Москва, Центральный командный пункт ВМФ

Главком Чернавин в свои пятьдесят восемь лет выглядел очень моложаво: высокий, стройный и всегда подтянутый. Только седина выдавала его возраст. Напряженность, возникшая на ЦКП ВМФ сразу с получением аварийного радио, еще не сказалась на внешности адмирала. Только взгляд выражал тревогу и беспокойство.

Сам бывший подводник, Чернавин очень хорошо представлял ситуацию на К-219. Но не в смысле технических подробностей, а именно с точки зрения командира, которому там, в открытом море, надо быстро и грамотно оценить обстановку и принять единственно правильное решение. И все это — на основе обрывочной, весьма противоречивой и зачастую неполной информации.

Особое раздражение или скорее горечь вызывало то обстоятельство, что именно он тогда, восемнадцать лет назад, был первым командиром этой самой девятнадцатой дивизии в Гаджиево, в состав которой входила К-219!

Там он получил свою первую адмиральскую звезду. Оттуда началась его блестящая и головокружительная карьера: командир дивизии, начальник штаба и командующий флотилией атомных подводных лодок в Гаджиево — и это всего за пять лет!

«Сколько мне тогда было, в 1968-м? Сорок? Черт побери! Это же моя родная дивизия! У меня таких аварий не было! Как они могли допустить! Как не вовремя! Только стал главкомом — и надо же, такая неприятность…» — беспокойство Чернавина было вполне оправдано. Несмотря на то, что он недавно принял самый высокий пост в Советском ВМФ и несколько месяцев назад, почти автоматически, стал членом ЦК КПСС, в случае гибели лодки прощения ему может и не быть. Надо принять все меры к тому, чтобы последствия аварии оказались минимальными. В том числе и для него лично.

«Надо обязательно посоветоваться с Горшковым. Уж он-то знает, как лучше выкрутиться из этой передряги». При этом не надо думать, что адмирал флота сейчас думал только о своей карьере.

Будучи в течение шести лет командиром подводной лодки, он и теперь до мозга костей оставался подводником. Просто в это время, при Горбачеве и его перестройке, при любом происшествии, тем более катастрофе, в действие автоматически вступал закон о персональной ответственности коммуниста за порученный участок работы. И в данном случае многое зависело от того, как подать информацию о случившемся, чтобы у членов Политбюро не сложилось мнения о беспомощности ВМФ и нерадивости его главкома. Безусловно, совет, а возможно, и помощь старого царедворца Горшкова, пережившего Хрущева и Брежнева, Андропова и Черненко, могли сыграть решающую роль. Заслушивание на заседании Политбюро имело для Чернавина решающее значение. И тем более спустя шесть месяцев после Чернобыля да еще перед встречей Горбачева с президентом США.

Забегая вперед, мы хотим отметить, что и гибель своей атомной лодки генеральный секретарь сумеет обратить себе на пользу. Своевременно, впервые в истории, сообщив президенту США об инциденте со своей подлодкой К-219 буквально через несколько часов после взрыва, он добавит себе очков в глазах всей международной общественности, как прогрессивной, так и не очень…

Газета «Нью-Йорк таймс» в те дни напишет: «Если бы Михаил Горбачев сохранил стандартную для Советского Союза секретность и опровергал все перед лицом катастрофы, он, возможно, породил бы недоверие к встрече в верхах (она состоялась 11 октября в Рейкьявике). Но он порвал с давней практикой, уведомив президента Рейгана в субботу об этом несчастном случае и проинформировав его о том, что нет опасности ядерного взрыва, случайного пуска ракет или радиационного заражения.»