Враждебный портной

Впрочем, отсутствие откровенности и сентиментальности, а также принципиальный отказ от чтения книг восполнялись (компенсировались) у Нади склонностью к пению. Она пела, когда никто не мог ее видеть и слышать. Но иногда Надя забывалась и пела при Каргине, что следовало воспринимать как высшую степень доверия. Слова в ее песнях не складывались в предложения, не несли, как верблюды поклажу, смысловой нагрузки. Более того, из разных языков были надерганы случайные слова, как сорные цветы в поле. Но, заслышав ее пение, Каргин замирал, как задумчиво и без видимой цели оглядывающий дали суслик посреди этого самого поля. Глупые надежды Айнур, стоическая печаль Елены Игоревны, беспокойство Каргина по задержанной на питерской таможне партии мороженых куриных окорочков, радость маленькой девочки, которой мама купила на рынке куклу с омерзительными рыжими волосами, безответные чувства грузчика Сабира к официантке Тане из близлежащего кафе «Порция» и все прочее, о чем думал (или мог подумать) Каргин, каким-то образом вмещалось в Надину песню. Не существующая или существующая где-то рядом, как истина в сериале «Секретные материалы», жизнь, подобно порыву ветра, с сосновыми иголками, клочьями морской пены, ночными звездами, подземными судорогами и бескорыстной любовью к Господу, пролетала сквозь его приоткрывшую, как устрица створки, душу. Каргин на мгновение осознавал, сколь неправилен мир, вбивший его, как гвоздь кувалдой, в оптовый рынок, и сколь ничтожны его потуги преуспеть в этом мире в сравнении с… чем? Этого – самого главного – Каргин не мог уяснить. Такого куплета в песне не было. Огорченный, он еще глубже, так что уже шляпку было не разглядеть, погружался в неправильный мир, еще злее жил по его неправильным законам.

Он понятия не имел, поет ли Надя сейчас и слышит ли кто-нибудь ее песни?

Зато она сохранила стройную девичью, хоть и не такую гибкую, как раньше, фигуру. Должно быть, занимается гимнастикой, решил Каргин, бегает по утрам в обтягивающих спортивных брюках, кроссовки скрипят, груди, как луковицы в авоське, прыгают в майке.

Надя спокойно смотрела на Каргина. В ее глазах не было печали, что они столько лет не виделись. Не было и радости, что наконец это случилось. Каргин пытался определить, интересует ли сейчас Надю секс, возможен ли он между ними, хотя бы теоретически? Но вдохновляющие (каждый мужчина в душе скульптор, когда смотрит на понравившуюся женщину) композиции в духе «Вечной весны» Родена в замочных скважинах ее запертых глаз не просматривались. Надя и прежде была «вещью в себе». Сейчас она, похоже, превратилась в вещь «из себя», точнее, из прожитой жизни, как из камня. А может, и не из камня вовсе, а из… металлопластика? Может, она счастлива в семейной жизни, у нее любимый муж и беспроблемные дети, дом – полная чаша, вилла на Кипре, и она, как герой из романа «Зависть» писателя Юрия Олеши, «поет по утрам в клозете»?

Но что-то подсказывало Каргину, что это не так.

– Ты хорошо сохранилась, – сказал Каргин. – Сапоги тебе к лицу.

Когда люди встречаются после долгого перерыва, они чрезмерно внимательны к словам. Любая произнесенная фраза представляется даже не двух-, а трех- или четырехсмысленной. Что я несу, ужаснулся Каргин, вспомнив отца всех оговорок доктора Фрейда, какое отношение имеют сапоги к… лицу?

– А тебе к лицу костюм, – ответила Надя. – Моя фамилия Звоник. Но не еще, как ты спросил, а снова, если тебя это интересует. – Она вдруг погладила Каргина по плечу. Невероятно, но сундучок запертых глаз приоткрылся. Каргин увидел там то, чего совершенно не ожидал и не заслуживал, а именно – восхищение. – Это костюм повелителя, – продолжила Надя, не в силах оторвать руку от гладкой ткани конфиската. – Чего бы ты ни попросил, ни потребовал… Отвечу, как восточная женщина: слушаюсь и повинуюсь! – Сложив ладони на груди, она склонилась в поклоне.

Издевается, подумал Каргин, испытав тем не менее мимолетную ревность к костюму, как если бы тот был ему конкурентом.