Враждебный портной

Каргин, когда пришел его черед, услышал от другого неодушевленного предмета нечто гораздо более прозаическое, так сказать, житейско-возрастное. Хотя потом их разговор сместился в сторону футурологии. Но в то время это слово Каргину было неизвестно, как и множество других умных слов. Ему и сейчас было немного стыдно, что много лет назад с ним заговорил не философичный кувшин с вином и даже не его аналог в эпоху Каргина – бутылка, а… бюстгальтер его тогдашней (дело было в Ленинграде, Каргину было пятнадцать лет, он учился в девятом классе) подруги. Причем заговорил как-то неожиданно и поначалу невнятно. Каргин не сразу понял, что звук, как сквозь фильтр, просачивается сквозь свитер, который был в тот момент на однокласснице. И еще одна закономерность открылась ему – чем решительнее он прикасался к свитеру (гладил девушку), тем отчетливее слышал голос бюстгальтера.

Каргин учился в английской школе. Его знаний хватило на то, чтобы уяснить, что бюстгальтер говорит на другом языке. На немецком, определил Каргин, воспитанный на советских фильмах про войну. Издеваясь над безоружными людьми, фашисты в этих фильмах отрывисто и командно каркали, так что немецкий язык с экрана воспринимался как удар в морду.

Каргин, открыв рот, уставился в источник звука. Девушка, в свою очередь, с недоумением уставилась на него. Каргина прошиб пот, как если бы на него гестаповец навел «шмайссер» и рявкнул: «Шнелль!» Он долго и тупо молчал, так что бюстгальтеру пришлось перейти на русский.

«Хочу сняться!» – возвестил бюстгальтер.

«Хорошо, что не расстрелять», – перевел дух Каргин.

«Ты идиот?» – спросил бюстгальтер.

«Идиот, – самокритично ответил Каргин, – если слышу тебя. Бюстгальтеры не разговаривают».

Самое удивительное, что подружка Каргина не участвовала в разговоре. Они уже вышли из кафе, где выпили бутылку кислого сухого вина, съели по нескольку политых сиропом шариков разноцветного мороженого из металлических вазочек. В пустом вестибюле Каргин дрожащими руками держал ее за плечи, а она внимательно смотрела на него из-под челки пуговицами-глазами. Потом она осторожно взяла Каргина за руку, приложила его ладонь к своей груди. Тогда-то он и услышал ободряющее бюстгальтерное: «Vorvarts!» Но тут в кафе зашли два грузина в больших кепках, и подружка отстранилась. Грузин интересовало, наливают ли в этом кафе коньяк.

Они долго шли по каналу Грибоедова. Впереди показался выгнутый мост со львами. Золотые крылья львов нестерпимо сверкали в вечернем солнце, как если бы вокруг львов роились золотые пчелы или львы вздумали куда-то лететь и их крылья уподобились опять же золотым пропеллерам.

Он хочет сняться, поднимает меня в атаку, размышлял Каргин, краем глаза отмечая, что глаза-пуговицы, широко открытые ему навстречу в кафе, сейчас как будто начали застегиваться. Но как, где? Плацдарм отсутствует! Рука девушки выскользнула из его руки, как если бы воздух превратился в прохладную воду, а рука – в шуструю рыбку.

«Дух», – странно отреагировал на его тоскливые мысли бюстгальтер.

«Что дух? Какой дух?» – не понял Каргин.

«Ты ничего не предусмотрел. Ты ни на что не способен», – строго констатировал бюстгальтер.

«При чем здесь дух?»

Каргин вдруг вспомнил одноклассника по фамилии Гогот, первого из мужской половины их класса протоптавшего тропинку в большой секс. Первопроходец Гогот все предусматривал, наладившись водить иногородних девчонок из медицинского училища в гостиницу «Желобок» при Доме колхозника у Сенного рынка. Там по традиции у постояльцев не спрашивали паспортов. У Гогота была наглая (даже когда он молчал) рожа, рост – под два метра. Фирменные джинсы «Lee» – предмет всеобщей зависти – он заправлял в шнурованные сапоги, а во внутреннем кармане носил, как талисман, германский железный крест, который охотно показывал девушкам. Вероятно, он и впрямь напоминал выдававшим ключи гостиничным теткам (они точно не знали, что такое джинсы, а сапоги наверняка уважали) колхозника, пусть даже колхозника будущего. За одноместный номер в «Желобке», как уверял Гогот, с него брали рубль шестьдесят в сутки. С будущими медсестрами не было никаких проблем. Во-первых, они отлично разбирались в вопросах половой гигиены. Во-вторых, отчаянно скучали в общаге возле рынка. Когда девчонка скучает, учил Гогот робеющих на пороге большого секса одноклассников, тело ее бунтует. Он освобождал номер, как правило, через час. Так что у теток был свой интерес его пускать.