Вредитель Витька Черенок

Иначе… Он только переступил порог класса, только прошел к своей парте, а уже все увидел, все понял: Саша на него очень сердита, обижена. И от этого ему вдруг стало как-то не по себе, стало нехорошо и тревожно.

Ощущение это было непривычное, оно тяготило Витьку. Он попробовал независимо усмехнуться, но нет, не помогло.

На уроке, скосив глаза, он смотрел на Сашин белый бант с голубыми горошинами и все ждал: может быть, обернется, взглянет на него… Куда там! Она и всегда-то сидит, не шелохнется, а тут и подавно, обиделась.

Обиделась! Событие какое! Витька сердито отвернулся к окну. Там, в молодой зелени деревьев, мельтешила шумливая воробьиная стая. Штук сто воробьев, не меньше. Ишь, разгалделись… Эх, надо было перед школой все-таки постараться увидеть ее и поговорить. Ведь он же не собирался столько времени торчать у ребят. На часок всего поехал, главное, хотел убедиться, что камера воздух держит. Они с отцом вчера нашли прокол, заклеили камеру. Вот и поехал к ребятам со старого двора. На часок всего поехал, помнил, что уроки не сделаны. А от ребят разве скоро вырвешься! Обрадовались, окружили, расспрашивают. Потом к своему приятелю Димке зашел. Тоже, думал, ненадолго. Может, и правда, недолго бы у него просидел, да только бой они устроили. Дуэль, как выразился Димка. Начитался «Трех мушкетеров» да «Графа Монте-Кристо» и помешался на дуэлях. Шпаг понаделал деревянных. Вообще, странная была у них дуэль. Видно, неспроста Димка бросил перчатку. Витьке это сразу немного подозрительным показалось. Стал он рассказывать о своем житье на новой квартире, ну и о Саше Поляковой пару слов кинул. Не очень, конечно, приятных слов. Не станет же расхваливать ее Димке! Сказал, что надоела ему до чертиков, что пристала, как банный лист, со своими уроками… Стоп! После чего Димка перчатку-то кинул?.. Ага, точно. Это после того, как Витька обозвал ее «придурочной».

Конечно, зря назвал. Просто вырвалось такое слово, а назад-то его не воротишь. Вот после этого Димка и бросил перчатку. Нашел в кладовке отцову брезентовую рукавицу с одним пальцем, кинул ее Витьке под ноги и высокопарно проговорил:

— Милорд! Я не думаю, что в ваших жилах течет кровь трусливого зайца. Бросаю вам перчатку!

Витька сначала не сообразил, что это Димка предлагает ему сражаться на дуэли, но когда тот снял со стены две шпаги, висевшие крест-накрест над письменным столом, и спросил, не возражает ли Черенок против такого вида оружия, то Витька наконец понял, что его ожидает. Витька принял вызов без колебаний. Сражаться так сражаться! Тонкая, прямая шпага, с гнутым проволочным эфесом, была надежно зажата в руке.

Димка достал из ящика стола защитные маски. Противники нацепили маски на лица и, встав друг перед другом в боевую позу, по команде кинулись в атаку. Димка в последнее время, видимо, здорово тренировался. Витька с трудом отбивал его быстрые и точные выпады. Если быть честным, то два Димкиных укола были «смертельными», и Витьке по правилам надо было упасть на пол и признать свое поражение. Но падать ему не хотелось, а Димка великодушно прощал его и все наскакивал, коротко взмахивал шпагой и сотрясал воздух воинственным кличем: «Умрешь, презренный!» Однако не Витьке пришлось «умереть». Димка нерасчетливо ринулся на противника, и конец Витькиной шпаги царапнул Димку по шее. Сильно царапнул. Даже кровь показалась. Димка снял маску, подошел к зеркалу, стер капельку крови и несколько секунд каким-то неподвижным, скорбным взглядом рассматривал свое отображение. И вдруг Димкины губы разошлись в улыбке.

— Хорошо, — выдохнул он.

— Чего хорошо-то? Йодом надо смазать. Вон, опять — кровь.

— Это ничего, — сказал Димка. — Пролил кровь…

И когда Витька возвращался на велосипеде домой, и когда ехал автобусом в школу, он не один раз вспоминал эту дуэль. Но вот только сейчас, в классе, глядя на Сашу Полякову, сидевшую на второй парте, Витька до конца понял смысл Димкиных слов: «Пролил кровь». Димка не досказал фразы. А прозвучать она должна была так: «Пролил кровь из-за дамы». Все ясно: это из-за Саши он дрался на дуэли, из-за нее пролил свою кровь и был этим доволен. Точно. Ведь недаром иной раз в переменку Димка спускался с третьего этажа, где занимался их пятый класс, сюда, на второй этаж. Приходил будто бы проведать Витьку, а сам все время пялил глаза на Полякову. Бывало, Витька перехватывал его взгляд. Догадывался. Но виду не подавал.

Конечно, Саша — девчонка что надо. Витька пересчитал голубые горошины на ее банте, вновь вздохнул: хоть бы обернулась, посмотрела на него. Нет. Не шелохнется Саша. Слушает, слушает. Обиделась. Это ясно. Витька утром слышал, как она звонила в колокольчик, но лишь усмехнулся про себя: «Звони, звони, учителка! А я поехал. У меня свои дела».

И уехал… Эх, это не он Димку должен был ранить, а, Димка — пронзить шпагой его насквозь…

Черенок не заметил, как пролетел урок. На переменке он выждал, когда Полякова одна шла по коридору, догнал ее и, волнуясь, заговорил:

— Злишься, да?.. Не злись. Получилось так…