Вредитель Витька Черенок

И еще была в школе доска. Ее тоже принесла Женя, из дома. Доска когда-то служила задней стенкой буфета. Хорошая доска. Голубая, покрашенная масляной краской. Мелом на ней писать было одно удовольствие.

Саша удивилась и обрадовалась, когда узнала, что о школьном имуществе больше всех беспокоилась Женя.

Правда, Женя сразу же объявила себя директором в новой школе, но против этого никто и не собирался возражать. Женя и старше их, в шестой класс уже будет ходить, и все имущество принесла сама, и размещается школа не где-нибудь, а здесь, в ее подъезде, ну, и вид у Жени, как у настоящей директорши. Даже золотые часы на руке.

— Еще я буду преподавать математику, — сказала Женя.

И против этого не возражали. Ведь кроме преподавателя математики нужны были учителя по письму, чтению, физкультуре. И петь даже кто-то должен учить малышей.

Хотя насчет пения быстрее всего договорились. Вера ходила в музыкальную школу, три класса уже закончила.

Оглядев будущих своих учениц, Вера стряхнула со лба короткие волосы и пообещала:

— Вы у меня так запоете, что по телевидению будем выступать!

Саша взялась вести чистописание.

С ее урока и начался первый учебный день в новой школе.

Четыре малышки сидели за фанерными ящиками-партами и буквально поедали глазами свою учительницу. Все разглядывали на ней: и платье, и красные туфли, и часы, и в косах два белых банта с голубыми горошинами. А Саша, подражая интонациям Лидии Гавриловны, объясняла, как надо правильно держать карандаш, где должна лежать тетрадка.

Потом девочки старательно выводили на строчках палочки, крючки и очень радовались, когда учительница, глядя в их тетради, говорила: «Молодец, красиво пишешь!.. И у тебя хорошо получается».

Через пятнадцать минут вошла директор и, посмотрев на свои крохотные часики, объявила, что урок окончен и девочки могут пойти погулять. Второй урок у них начнется через двадцать минут, а здесь сейчас будет заниматься вторая группа.

…Работы учителям хватало. К директору подходили все новые и новые ученики и просили принять их в школу. Даже четырехлетняя плаксушка Леля хотела учиться. Женя объяснила ей, что таких маленьких в школу не принимают. Леля захныкала, побежала домой и скоро притащила за руку своего старшего брата Сережу, чтобы он упросил эту директоршу с часами, которая не хочет пускать ее в настоящую школу.

— Ну пусти, пожалуйста! — взмолился Сережка. — Ревет как резаная. Я стул ее маленький принесу. Пусть хоть сидит, она не помешает…

Да, нелегко быть директором! Как отказать в такой просьбе?

— Но если будет мешать, — предупредила Женя, — удалю без всяких разговоров!

Жене нравилось говорить таким строгим голосом. Нравилось, что все кругом слушаются ее. Что там Сережка! Даже тетя Эмма пришла просить принять в школу ее сына Вадика, мальчика с большой головой.

— А он… — Женя не договорила.

Но тетя Эмма сразу поняла ее и сказала, что Вадик очень смышленый мальчик и, чтобы быстрее справиться со своей болезнью, ему надо больше быть среди детей, двигаться, играть во все игры.

— Пусть привыкает к ребятам, — добавила тетя Эмма.

…До обеда Саша дала четыре урока. Она прибежала домой, разогрела суп, макароны с котлетой, поела наспех и уселась делать школьный журнал. Женя поручила эту работу ей. Не простое дело! В журнале надо все разлиновать, продумать, написать фамилии учеников, и это по каждому предмету. Знала директор, на кого свалить работу. Сама делать не стала. Однако Саша вовсе не сердилась на Женю. Наоборот, с удовольствием линовала, писала и снова линовала…

Вечером Саша рассказала про школу матери и показала свой журнал. Нина Васильевна все внимательно рассмотрела, похвалила дочь, но тем не менее заметила, что списки учеников лучше было бы написать не чернилами, а карандашом, чтобы можно было в любую минуту стереть. Все равно кто-то уйдет, кого-то примут нового.

С этими доводами трудно было не согласиться, и Саша, подумав и взглянув на часы, вздохнула, села за свой стол и принялась переделывать журнал.

Семен Ильич, постояв за спиной у Саши, вернулся в комнату, где Нина Васильевна, уставшая после хлопотливого институтского дня, сидела в кресле перед телевизором.

— И характерец у нашей Александры! — садясь рядом, проговорил Семен Ильич. — Все заново пишет.

— Хороший характер, — сказала Нина Васильевна. — Волевой.

— А не напортят они со своей школой? В вашей ученой педагогике есть, по-моему, мудрая истина: переучивать трудней, чем научить. Не испортят они этих первоклашек?

— Не успеют, — заметила Нина Васильевна. — Эта их школа — на неделю, от силы — на полторы. Потом надоест …

А Саша, прикусив от усердия кончик языка, трудилась тем временем над своим журналом и совсем не думала, сколько дней или недель будет жить их школа.

Впрочем, сказать, на сколько времени хватило бы ребячьего увлечения школой, обосновавшейся в первом подъезде у лестницы, никто бы не смог ни сейчас, ни позже. Свое существование школа прекратила неожиданно и при довольно загадочных обстоятельствах. Но об этом речь дальше.

Два письма