– Было послание, – согласилась Монтини. – Но за пару лет до смерти у Лени началось психическое заболевание, ему повсюду мерещились враги, убийцы. Вот он и написал чушь. Анька вас обманывает. Мы не ругались никогда с Леней. Идиотское завещание он составил за год до смерти под воздействием душевного недуга, который я от всех скрывала. Внешне муж выглядел нормальным, концертировал. Но у него возникла необъяснимая ненависть ко мне. Никто о его проблеме, кроме меня, не знал. Сыновья со мной всегда уважительно себя вели. Одна Зина хамила, но она любого могла обгадить! Характер такой. Степа, хоть ты скажи, разве Эдик или Витя вели себя по отношению ко мне неприязненно?
Аня махнула рукой.
– Степанида приезжает редко. Эдик же всегда говорил: «Что происходит дома, то дома и остается. Нельзя выносить сор из избы», поэтому в присутствии Козловой все было шоколадно, вежливо. Но, когда все оставались в своем кругу, Наталье по полной доставалось. И есть подтверждение моим словам: в доме прислуга отсутствовала! Сейчас даже у простой тетки, которая в офисе сидит, баба есть для черной работы. Недорого нанять поломойку на раз в неделю. У Монтини же нет никого. Почему? Потому что Наталья и есть горничная.
Монтини резко покраснела.
– Анна убила Нину, проникла в семью, стала женой Эдика, потом всех уничтожила. А меня решила сделать виноватой. Дрянь. Мерзавка, гадина! Если никого из семьи нет, то все, что мы имеем: дом в Краснинске, квартира в Москве, собрание картин, мой салон, кому это достанется? Анне! Она единственный член семьи, который в живых остался. Почему она компот не пила? А?
– У меня аллергия на ягоды, вы же знаете, – ответила Анна.
– Отличное объяснение, – прошипела Монтини, – поэтому ты и сварила его!
Глава 36
Анна уперлась ладонями в подлокотники кресла.
– Я компот не готовила, и вы это знаете. Я рассказала правду. Наталья Марковна прислуга при детях. Они узнали от адвоката, что Монтини их в детстве убить хотела, и решили ей небо в алмазах показать. Обращались с ней хуже некуда, денег не давали. Салон еле жив, вот-вот закроется. Бежать Наталье некуда, если она из Краснинска уедет – бомжихой станет. Небось она давно всех убить решила, да знала: Эдик и Витя все свое завещали женам, а если и они умрут, то и тогда имущества мамаше не видать, оно уйдет в благотворительные фонды. И вдруг свалилось наследство от Карла! Вот он шанс! Кому оно достанется в случае кончины всех членов семьи? Так одной Наталье.
– Неправда, неправда, – затопала ногами Монтини, – салон приносит прибыль! Я успешный предприниматель!
Аня издала смешок.
– Вы так часто это слова повторяете, как мантру твердите. Уже поэтому верить в них не хочется. Наталья Марковна, вы наконец исполнили свою мечту: убили сыновей, избавились от Зины. Почему я жива? Меня решили сделать виноватой. И это логично. Если все умерли, то где убийца?
– А ты ни при чем? – накинулась на невестку свекровь. – Прямо вся такая невинная! Оболгала меня, ту, кто тебе так помогал, когда Овечкины погибли. Все неправда. Да, у меня были разногласия с детьми, а у кого их нет? Видно, у тебя ни совести, ни чести нет! Только у тебя была причина всех убить. Не у меня! Ты узнала, какую глупость учудили Эдик, Витя, Нина и остальные, когда были школьниками, и решила им отомстить. Ты цыганка, и вся твоя родня погибла. Вот где собака зарыта!
– Нет, – отрезала Аня.
– Как это нет? – завопила Монтини. – Столько об этом уже сказано!
Наталья задохнулась и начала кашлять. Небов повернул к нам экран своего ноутбука.
– Госпожа Монтини, посмотрите.
– Здравствуйте, – раздался приятный голос, – я Рада Шишкова. Моих родителей звали Ляля и Богдан Шишковы. Отец ушел от жены очень давно. Я не знаю, где он, может, умер. Мама жива. Одно время мы жили в селе Комариха, недалеко от деревни Опенкино. Потом местные жители, которые ненавидели цыган, сожгли их дома. Мы с мамой не пострадали, потому что утром того дня уехали в Москву к тетке, решили жить в столице. Сейчас Ляля известный экстрасенс, а я врач, закончила мединститут. В момент катастрофы нас не было в селе. И мы туда более никогда не возвращались, не было смысла. Все наше имущество погибло. Теперь о медальоне. Да, у меня было дорогое фамильное украшение, оно мне досталось от прабабушки, которая, как и я, отзывалась на имя Рада. Когда сыновья Монтини и их подруги меня догола раздели, Нина увидела на моей шее медальон, я его всегда носила под одеждой, как оберег. Аракина его сняла, на себя надела. Я подождала, пока они убегут, выбралась из сныти, примчалась домой, плачу: «Мама, Нина украла украшение». Ляля ответила: «Забирать его уже нельзя, на медальоне черная злоба повисла. Простимся с ним. Ни слова не скажу, что он у девушки. И ты молчи. Бабушкин оберег разобьет сердце Аракиной, она умрет молодой, но я тут ничего поделать не могу».
– Это Рада? – ахнула Наталья, показывая пальцем на ноутбук. – Она?
– Да, – кивнул Никита Сергеевич, – именно так. Психиатр Рада Богдановна Шишкова, работает в частной клинике.