Вредно для несовершеннолетних

Все эти рациональные рассуждения могут ничего не значить для родителей. Девять детей из сорока пяти миллионов насилуют и убивают? Не высока вероятность, конечно, но если это случится с твоим малышом, кого волнует статистика? И все же большинство родителей способны сверять свои иррациональные страхи с реальностью. Так почему же, несмотря на всю информацию об обратном, американцы упорно верят, что педофилы представляют собой одну из самых серьезных угроз для их детей? Что вселяет в людей такой страх?

Наша культура страшится педофила, как утверждают некоторые социальные критики, не потому что он ненормален, а потому что он обычен. И я не имею в виду, что это из-за того, что он может быть мороженщиком или отцом Патриком. Нет, мы боимся его потому, что он - это мы. В своем элегантном исследовании «культуры деторастления» литературный критик Джеймс Кинкейд прослеживает этот страх до середины девятнадцатого века. Тогда, пишет он, англо-американская культура сотворила детскую невинность, определяя ее как «безвожделенную субъективность», в то же время конструируя новый идеал сексуально-вожделенного объекта. И у той, и у другого были одни и те же отличительные черты: мягкость, умильность, податливость, пассивность - и это двойное культурное изобретение с тех пор ставит нас перед проклятой психосоциальной проблемой. Мы смакуем наше эротическое влечение к детям (посмотрите на детские конкурсы красоты, в которых участвовала ДжонБенэ Рэмзи). И в то же время мы находим это влечение омерзительным (посмотрите на публичный шок и отвращение в качестве реакции на «сексуализацию» ДжонБенэ в этих конкурсах). Вот мы и проецируем это эротизированное желание вовне, создавая монстра, чтобы его ненавидеть, охотиться на него и карать.

В своем классическом исследовании 1981 года «Инцест между отцом и дочерью» психолог-феминистка Джудит Герман предложила еще один источник самоотвращения, который может побуждать нас к проецированию. Злоупотребление детьми, пишет она, - это нечто очень домашнее, встроенное в структуру «нормальной», «традиционной» семьи. Возьмите отцовскую власть над семьей, которая проводится в жизнь насилием, в сочетании с женской и детской подчиненностью, с запретом на сексуальные разговоры и прикосновения, с освященной законом и традицией неприкосновенностью семейной тайны. Добавьте подавленные желания - и потенциальный гнойник готов, ожидая лишь подходящей возможности прорваться.

Работа Герман находилась на переднем крае того шокирующего подозрения, правдивость которого теперь твердо установлена. Если сексуальные преступления, совершаемые против детей незнакомцами, случаются редко, то инцест - часто. Как и в отношении педофилии, трудно сказать, насколько часто, потому что цифры инцеста столь же мутны, сколь и цифры секса между взрослыми и детьми вне семьи. С одной стороны, статистика «злоупотребления детьми» печально известна своей ненадежностью; например, из 319 тысяч сообщений, полученных в 1993 году, две трети не подтвердились (National Incidence Studies of Child Abuse and Neglect, vol. 2. Washington, D.C.: Department of Health and Human Services, 1993). Расширение перечня тех, кто считается «членами семьи», возраста, до которого человек считается «ребенком», перечня взаимодействий, на которые навешивается ярлык «злоупотребления», вздули цифры инцеста. Как и то, что стало популярным подозревать инцест в качестве невидимого источника психологических страданий в последующей жизни, особенно у женщин. С 1980-х годов авторы «книг самопомощи» утверждают, что не нужно даже помнить о чем-либо сексуальном, чтобы знать, что оно имело место быть. «Если вы думаете, что вас растлевали, и ваша жизнь проявляет симптомы, - значит, так оно и есть», - провозгласила Эллен Бэсс в своей книге «Мужество исцеляться». «Симптомы растления», перечисленные в таких книгах, занимают полный диапазон от астмы до небрежения состоянием зубов.

С другой стороны, профессионалы под влиянием Фрейда отрицали существование инцеста на протяжении десятилетий, толкуя сообщения детей о реальных совращениях как эдиповы фантазии, а многие и до сих пор учитывают только случаи физического принуждения, сбрасывая со счетов неисчислимые факторы, оказывающие давление на ребенка, понуждающие его к тому, чтобы поддаться сексуальным домогательствам со стороны родителя из чувств зависимости, страха, верности или любви.