Вредно для несовершеннолетних (ЛП)

Жесткое и «прозаичное» отношение мальчиков к сексу, возможно, защищает их от глубоких обид, но оно также является и непреодолимой преградой для глубокого удовлетворения. Процесс открытия самого себя начинается с вожделения. Конечно, мальчики тоскуют по любви и по конкретным объектам любви, и, когда они честны, признают, что в своем поиске имеют меньше попаданий, чем промахов. О своем первом (и, как он полагал, сильно запоздавшем) сексуальном опыте, который он получил в 1960-х годах, один мой знакомый рассказывал мне так: «О, я много думал о грудях, годами - годами. Но мне никогда не представлялось в самом буйном воображении, что я получу к ним доступ». Эта мужская тревожность по поводу того, что «мне никто не даст» удовлетворить вожделение, едва ли куда-то исчезла и в якобы развратные 2000-е.

И все же, пока от мальчиков ожидают, что они будут культивировать и выражать установку «черт возьми, почему бы нет» каждый раз, когда им выпадает сексуальная возможность, они могут упустить возможность научиться различать, чего они на самом деле хотят, и в этом процессе не воспринимать тот сексуальный опыт, который они получают, во всей его яркости. Хотеть большего - или хотеть чего-то или кого-то конкретного - означает возможность потерять больше. Но потенциально большее можно и приобрести. Уязвимость, неизбежно таящаяся в подлинном вожделении, дает свои преимущества.

«Мы любим пересказывать историю о Фетиде и Ахиллесе», - говорит Ники Феделе, психотерапевт, вместе со своей коллегой Кейт Дули возглавляющая проект «Мать-сын» в Учебном институте имени Джин Б. Миллер при Колледже Уэллсли в Массачусетсе. Как повествует миф, мать Фетида опускает своего сына Ахиллеса в реку Стикс, чтобы сделать его неуязвимым в грядущих боях. Но при этом она держит его за пятку, и именно в эту Ахиллесову пяту в конце концов попадает стрела Париса, смертельно раня героя.

Классическая интерпретация этого мифа возлагает на Фетиду вину за гибель Ахиллеса: материнская любовь делает мужчину слабым, а не сильным; ею объясняется его фатальный изъян. Но Феделе и Дули пропускают его через феминистскую интерпретацию. «Она дала своему сыну дар, - объяснила Феделе группе матерей на воскресном семинаре по воспитанию сыновей. - Она позволила ему быть человеческим (смертным). Мы говорим: дайте мальчикам быть уязвимыми и стать полностью человеческими».

Хотя Феделе и Дули задачу воспитания нежности мальчиков возлагают на матерей, отцы также определенно могут ее выполнять. Маурисио Вела, молодежный работник сальвадорского происхождения из Сан-Франциско, беспокоился по поводу давления, которое испытывали на себе его сыновья, недавно ставшие старшеклассниками, к тому чтобы быть мачо. В качестве противоядия он предложил пример нежного и мягкого, тем не менее сильного, мужчины. «Я целую моих мальчиков и постоянно их обнимаю. Я стараюсь говорить им, что я их люблю, как можно больше». И он говорит им в буквальном смысле нежным языком. «Я разговариваю с моими сыновьями на испанском, потому что в нем больше кариньо». «Кариньо» значит «любящая забота», в буквальном переводе «дороговизна».

Эмили Файнштейн, женщина-скульптор, ездящая в своем видавшем виды пикапе «Тойота» по муниципальным округам Нью-Йорка, чтобы преподавать разрешение конфликтов учащимся средних классов, видит их жесткость скорее как уловку, нежели как глубоко укоренившуюся личностную реальность. Ее истоки, особенно у более бедных мальчиков, с которыми она работает, - социальные и политические, по ее словам. «Я вижу этих невероятно мягкосердечных людей, которые хотят что-то изменить, которые хотят любить друг друга и которых систематически учат не показывать этого, - говорит Файнштейн. - Их постоянно "опускают" школа и культура. Они не хотят быть уязвимыми перед тем, что на них набрасывается ... [а] если ты не хочешь чувствовать, что тебя критикуют, принижают и унижают, ты принимаешь эту позу, что для тебя ничто не имеет значения». Взрослые, говорит она, часто ошибочно принимают позу безразличия за цинизм и универсальное презрение ко всему. Она считает, что на самом деле все ровно наоборот. «Они чувствуют слишком много, нет места, чтобы это показать, поэтому поза говорит: "Меня ничто не возьмет". У них есть определенные вещи, которые им страстно небезразличны, где [вся потребность в принадлежности и в том, чтобы тебя ценили] и засела. Одежда, музыка, волосы: эти вещи отчаянно важны для них. Именно в них они имеют возможность показать, что хотят быть любимы».