Времена Амирана (СИ)

Должно быть Куртифляс изображал какое-то животное: может быть собаку, может быть пантеру, но больше всего он был похож на обезьяну — бабуина, расхаживающего по своей клетке перед хохочущей публикой.

Улыбка взошла на суровое лицо монарха.

Куртифляс, нещадно виляя задом, приближался. В зубах он нес какой-то клочок бумаги. Добравшись до стола, он сел на корточки, по-прежнему держа бумажку зубами, и презабавно поднял руки до середины груди. Видимо, он все же изображал собаку, и сейчас эта собака "служила".

Бенедикт прыснул со смеху, прикрывшись ладонью, и ласково погладил шута по голове, как гладят собачку, удачно выполнившую команду. Затем он взял из зубов Куртифляса послание и прочел:

"Папочка, Ваше Величество, я с Марго поехала на последнюю, самую генеральную примерку. К обеду не жди и не теряй.

Целую.

Принц. "

— Они уже уехали? — Спросил Бенедикт.

Куртифляс молча энергично закивал головой в знак согласия.

Бенедикт покинул кресло и теперь, разминая ноги, прохаживался по своему кабинету — от стола к входной двери и обратно. Шут продолжал сидеть на корточках, поворачиваясь вслед за хозяином. Хороший такой песик, умный и преданный.

Бенедикт подошел к нему и ласково потрепал по плечу.

— Ну ладно! Вставай, вставай. Полно дурака-то валять. Мы ж тут одни…

Шут не торопясь, как бы нехотя и очень грациозно поднялся во весь свой немалый рост, медленным шагом, заложив руки за спину, прошелся вдоль стоящей у стены шеренги стульев, внимательно, склонив голову набок, глядя на них и как бы выбирая. Ни один из них, видимо, ему не понравился. Он обескуражено повертел головой, оглядывая скудно обставленный кабинет, не имеющий достойного его зада кресла и, видимо сделав свой выбор из того, что предлагалось, так же неторопливо направился к столу и, удовлетворенно вздохнув, погрузился в царское кресло, небрежно закинув ногу за ногу.

Бенедикт, продолжавший мерить шагами пространство кабинета, усмехнулся.

— Что, нравится?

— Я бы на твоем месте поставил кресло помягче. Царю не пристало иметь мозоли на заднице.

— Да я пробовал, — вполне серьезно сказал Бенедикт, — не понравилось. После обеда в сон тянет. А дела-то не ждут… Ладно, — добавил он, останавливаясь перед Куртифлясом, — давай, что там у тебя?..

— Да так, чепуха всякая, — протянул Куртифляс, томно откинув голову и глядя в высокий потолок, украшенный лепниной, — вся-акая ерунда… Две горничные вчера вечером подрались. Сегодня, с синяками и царапинами, чтобы не позориться, отправлены на кухню. Кстати о кухне, Дормидонт по-прежнему приворовывает. Вчера опять три языка упер.

— Да бог с ними, с языками, — заметил государь, — Дормидонт — это повар! Перед ним сам Гельмондон так себе, поваришка. Такого повара сыскать еще надо, тем более сейчас, перед свадьбой. Ты мне скажи, как там Ратомир? С этой, как ее… не встречался?

— На конюшню бегал. Но Розки там сегодня не было. Ее папаша так ее обработал, что она не то, что сидеть, стоять не может.

— Ладно, поболит и пройдет. Если это запустить, дальше больней будет. Что там про Геркулания слышно?

— Этот целыми днями на охоте пропадает. Со своими. Можно подумать, что он сюда охотиться приехал, — обиженным тоном добавил шут, — у себя дичи мало!

— У себя уж он, поди, всю перебил.

Бенедикту надоело стоять и он присел на краешек стола, поближе к Куртифлясу.

— Ну, что еще? Говори, не тяни.

— Урлах вчера скандал устроил.

— Урлах? — Удивился царь.

— Урлах, Ваше Величество, Урлах. Сердеция его опять в опочивальню не пустила, так он с горя напился в бильярдной.

— Один, что ли?

— Ну, немножко я ему составил компанию, а так, в основном, один. В уединении… вот, а потом его на подвиги потянуло, на сексуальные, в розовый флигель, к фрейлинам. Одна, молоденькая, Люсинда, в окошко от него выскочила. Хорошо, что второй этаж, не высоко. Да внизу еще клумба мягкая. Так он, представьте, хотел за ней с балкона прыгать, да штанами за ограждение зацепился…

Бенедикт представил себе эту картину — вот это самое непотребство, о котором повествовал шут, и его разобрал смех. Он хохотал все громче и громче по мере того, как Куртифляс живописал, оснащая все новыми подробностями, эту невероятную сцену грехопадения всегда такого тихого, робкого Урлаха — короля Ледерландии и мужа четвертой дочки царя — Сердеции.

С навернувшимися от смеха слезами на глазах дослушал его величество историю злоключений несчастного зятя и, когда того, наконец, выловили из фонтана и мокрого, чуть не захлебнувшегося, отнесли спать в его комнату, он почувствовал себя отдохнувшим, посвежевшим и даже помолодевшим.

2

Случалось ли вам видеть карету? Я имею в виду настоящую карету с узорной затейливой резьбой и рельефными гербами на дверцах. Сверкающую, стремительную, с хрустальными фонарями и застекленными окнами, колеса которой обуты в ребристый каучук, а нутро обито натуральной кожей? Не бричку, не тарантас, не шарабан и не общественный омнибус, прости, Господи? Не видели? Ну, и правильно! Откуда бы, если ездить в настоящей карете — это привилегия монархов. А часто ли их встретишь сегодня? И, тем не менее…