Времена Бессмертных

Посторонние уходят, и дом снова наполняется нашим с отцом одиночеством. Он идет в кухню, выливает в стакан остаток виски и, не садясь на стул, задумчиво смотрит в широкое окно. Теперь он делает так гораздо чаще; покидая комнату, мыслями уносится куда-то далеко. Я хотела бы думать, что он вспоминает маму, хотя бы ее, точно не Дио. После гибели брата, мы заговаривали о нем всего несколько раз, и это всегда заканчивалось слезами отца, после чего папа становился, будто старше на несколько лет. Единственный, горячо любимый сын — тема, способная выбить моего отца из колеи.

Мама — другое дело. Когда вечерами он не был занят на работе допоздна и когда не напивался в одиночку, сидя напротив окна открывающего панораму Византии, рассказывал мне разные истории из их юности. Почти никогда о взрослых годах их совместной жизни. Коротенькие, забавные воспоминания о двух влюбленных людях, живших в достатке и бравших от огромного города все возможное. Мне всегда было легко после этих историй, они не были поучительными или способными пробудить во мне печаль. Обычные воспоминания, о людях, будто бы и не знакомых мне.

Что бы я ни узнала о проблемах между мамой и отцом в последние годы ее жизни, я никогда не усомнюсь в том, что он любил ее и любит до сих пор. Эта горечь, заметная невооруженным глазом, выражаемая в его долгой задумчивости и уходе от себя — говорит мне о любви. Он до сих пор ужасно по ней тоскует, так, как только умеют тосковать взрослые люди. И невысказанность правды, делает его печаль еще сильнее.

В этом я могу ему помочь.

— Почему она оставила меня с тобой, а сама отправилась к революционерам? — льется мой голос, когда я оказываюсь за спиной отца.

Папа оборачивается, не полностью, так чтобы зацепить меня краем глаза и снова отворачивается к окну. Я дам ему какое-то время. Мне больше не нужно от него никакой истины, правдивой детальной истории о случившемся, я всего лишь хочу поговорить с отцом, как говорят с родным человеком, разделяя его скорбь.

Молчание затягивается, но сделав последний глоток алкоголя, отец заговаривает далеким еле слышным голосом:

— Она всегда была лучше, чем я думал. Твоя мама. Знаешь, кого она мне напоминает, какой была, когда я ее встретил? Как твоя подруга, Афина! Красивая, слегка высокомерная, с хорошим воспитанием и светлым, обеспеченным будущим. Я и представить не мог, что однажды мы поженимся, да еще и детей заведем! Я полюбил ее за красоту, что тут скрывать, со всеми мужчинами так. Но она оказалась куда сложнее, добрее, я не знал, насколько она прекрасна внутренне. Твоя мама научила меня видеть то, к чему я всегда был слеп. — отец берет паузу, сглатывает ком подступивший к горлу и продолжает, уйдя глубоко в себя. — Теперь я вижу, что ты как она, с годами, вы почти неразличимы. Мы не были идеальными, Аврора, больше всех был не идеален я. Я жил только своей работой, отдавал все ценные минуты жизни с вами этому треклятому городу, позволяя самому настоящему злу твориться вокруг меня. В тот день, когда твоя мама собралась уйти от меня, забрать тебя и Дио… я разозлился! Она просила, требовала, умоляла забрать вас с собой, но я не позволил вам и шагу ступить из дома! Ночью она собрала вещи, забрала брата из его комнаты, и пошла за тобой, хотела сбежать тайком, но ты в ту ночь забралась ко мне, и уснула на моих руках… Она хотела увезти вас обоих, но не посмела тогда войти в спальню и выкрасть дочь из отцовских рук. Вот так! Вот и вся великая тайна, вся история…

Я не плачу, хотя с первых его слов думала что разрыдаюсь. Внутри меня опустошение; когда ничего нет, тогда и нечему болеть. Отец же выглядит поверженным; тяжело опускается на стул, расстегивая еще одну пуговицу рубашки.

Она не смогла выкрасть дочь из отцовских рук. Воображение рисует мне картину: мама заглядывает в спальню, полная решимости увезти с собой детей, увидев меня, мирно посапывающую на плече у папы, мама внезапно понимает, что не сможет этого сделать. Как бы это не жестоко по отношению ко мне, но она не даст отцу остаться в полном одиночестве! Это не правильно, даже бесчеловечно, делить детей между родителями, но моя мама думаю, видела в этом единственный возможный выход. Она спасла мою жизнь! Если бы тогда мы отправились в Олимп втроем…

— Ты не виноват папа, что мы ее потеряли. Не ты убил ее. — я сжимаю его плечо, склонившись над ним и вдыхая присущий только его волосам, особенный запах. — Я рада, что мы поговорили.

Он нежно и благодарно хлопает меня по руке, и я знаю, что могу оставить его.

Одна, в своей комнате, я лежу на кровати, раскинув руки и ноги по сторонам. Я словно потерпела кораблекрушение, но выжила, и сейчас, устав сражаться за жизнь, мирно болтаюсь на поверхности. Я многое узнала за прошедшие несколько недель, еще больше пережила! Это не сделало меня сильнее, точно не счастливее, но сделало другой. Я была у подножия лестницы, а теперь ощущаю себя так, словно преодолела большую часть ступеней, и осталось всего несколько.