Времена года

Здесь в свободное от работы время собирались мужчины, чтобы поговорить, выпить винца, перекинуться в картишки или поспорить друг с другом. Сидели на грубых скамьях из высохших досок, стоявших вокруг большого, врытого в землю стола.

Прибегали сюда и женщины, когда на шахте случалось какое-нибудь несчастье. Всхлипывая и причитая, нервно перебирая натруженными руками платки, они не отрывали глаз от бегущей к шахте утоптанной желтой тропки, на которой после очередной смены должны были появиться их мужья, отцы или сыновья.

Отсюда хорошо были видны долина и белая каменистая вершина холма, которые в час заката напоминали мрачную картину, нарисованную кистью художника. Горы, склоны которых поросли редкими дубами, окружали долину со всех сторон. Отсюда можно было видеть и южный склон горы, поросший виноградом, вино из которого было кислым, но дешевым, и безлюдную корчму с прогнувшейся крышей.

До войны эта корчма была местом встреч шахтеров, но в сорок четвертом году гитлеровцы за что-то арестовали и угнали ее хозяина. Он так и не вернулся.

Отсюда был хорошо виден и большой крест из белого камня, который установили на том самом месте, где в прошлом веке нашли залежи угля. Долину перерезала железнодорожная ветка, по обе стороны которой все было покрыто густой угольной пылью. В ясную погоду долина тускло отливала густой синевой.

В последние месяцы войны, после того как американская авиация разбомбила в городе все железнодорожные пакгаузы, поднятый на-гора уголь ссыпали прямо вдоль железнодорожного полотна в надежде на то, что в скором времени его погрузят на платформы и увезут.

Выкачиваемая из шахты вода ручьем текла по дну долины. Детишки устраивали запруды и охотно купались в мутной желтой воде. Неподалеку от железной дороги стояло старое, построенное лет сто назад здание школы. В военные годы в нем располагалась фашистская комендатура. Почти все дома в поселке были выстроены из белого камня, который, однако, не только не радовал глаз, но даже, напротив, производил неприятное впечатление. Дома, похожие на сараи, выстроились в семь рядов, как спичечные коробки.

Этот поселок был построен в конце прошлого столетия на средства акционерного общества, владеющего шахтой. Небольшие дворики были огорожены алюминиевой проволокой. Над зелеными грядками полоскалось на ветру выстиранное бельишко. Почва была каменистой, и урожаи с огородов снимали мизерные. Любое растение радовало глаз. Позади сараев были проложены прямые тропинки.

Один-единственный колодец в поселке в самое жаркое время пересыхал, так что было видно его дно. Детишки в такое время садились возле него кружком, словно упорно хотели дождаться момента, когда в нем снова появится вода. Питьевую воду мужчины носили из долины.

Когда какому-нибудь чиновнику из шахтоуправления по неотложному делу приходилось подниматься в поселок, его поражала строгость окрестностей. Зато шахтеры чувствовали себя здесь свободно и весело, а если иногда на кого и находили мрачные мысли, то достаточно было усесться на край скалы и, посидеть на свежем ветерке с часок, как от этих мыслей не оставалось и следа: чистый воздух и близкие горы вылечивали каждого.

Матэ улегся на землю, радуясь, что наконец-то установилось по-настоящему теплое, без частых дождей лето. Сняв полосатую майку, полученную из фонда помощи, наслаждался редкими минутами отдыха. Отработав смену в шахте и вымывшись в большой железной бочке, он лежал на сухой траве, благо завсегдатаи сарая еще не собрались.

Вдруг раздался шорох, и из кустов вышла молодая женщина в черном. Матэ не удивился: большинство женщин в той местности предпочитали ходить в темном. Женщина остановилась и вытерла лоб вышитым платком. Беспокойно оглянувшись назад, будто она ждала кого-то, женщина бросила беглый взгляд на Матэ и тут же отвернулась.

Матэ покраснел и подумал: «Чего ей здесь нужно? Не хватало только, чтобы она подошла ко мне...»

Встать и уйти он уже не мог, ноги словно приросли к земле. Такое же замешательство испытывал он тогда, когда парни, собираясь по вечерам в саду, наперебой советовали Матэ не стесняться и пригласить эту женщину на танец. Однажды он осмелился и пригласил ее. Они кружились на залитом цементом пятачке с полустертым рисунком. Он знал, что эту женщину зовут Флорой и что она живет в долине.

Друзья Матэ стояли рядом и, посмеиваясь над ним, подзадоривали:

— Не теряйся, Матэ! Она на тебя такими глазами смотрит, что нас прямо-таки завидки берут! Не бойся! Муж ее всегда в ночной работает!..

В тот вечер он снова подошел к Флоре:

— Я провожу тебя?

— Муж будет очень доволен, — улыбнулась женщина.

— Особенно, если ты утром скажешь ему об этом, — съехидничал Матэ. — Ты думаешь, я не знаю, что он у тебя работает в ночной?

— Ну а если не скажу? Думаешь, он обрадуется, что его жене делают такие предложения?

Матэ смутился, пробормотав извинение. А Флора, поглядывая на развешанные в парке китайские фонарики, чуть слышно запела какую-то песенку, улыбаясь обворожительно, как известная кинозвезда.

— Больше такое не повторится, — сказал Матэ, еще гуще краснея.