Времена года

Что ответить капитану? В этом он абсолютно прав. Как быть дальше? Точно так же сегодня утром, разговаривая с начальником полиции, Матэ не знал, как поступить, хотя в глубине души ощущал какую-то неудовлетворенность.

Капитан неподвижно сидел на неудобном стуле. Склонившись над пустым письменным столом, он вдруг вспомнил свои детские годы, желтую виллу на берегу Балатона, господских мальчишек в матросках, их воспитательниц и ароматные пудинги, которые подавали к чаю.

— Я родился под несчастливой звездой, Матэ, — проговорил капитан. — Так бывает, когда у простого человека родится сын, а отец вдруг забьет себе голову тем, что, если он будет очень стараться, его сын обязательно попадет в высшее общество.

Капитан дотронулся до воротника и начал его дергать, словно хотел поскорее освободиться от этого застиранного свитера.

— Такого отца не остановят даже большие жертвы, которые придется принести, а тем временем своего ребенка он только испортит.

— Мы не должны винить своих родителей за собственные поступки, — тихо заметил Матэ.

— Но то, каким мы становимся в жизни, зависит не только от нас. Что стало бы с вами сейчас, если бы ваш отец был богат, а воспитывала вас гувернантка-француженка? Или, например, где-нибудь в Америке у вас вдруг бы объявился сейчас богатый родственник? Мой отец был простым человеком, однако он сделал для меня все, что мог... Какова жизнь, такова и человеческая философия. Бедный человек, как правило, всегда голоден и видит, что богатые от голода не страдают. Бедность обязывает человека кое к чему. А вот это самое чувство обязанности, Матэ, хотя оно само по себе еще не является счастьем, очень многое дает человеку для того, чтобы он остался честным и порядочным. Если, конечно, человек еще может верить в идею. Но я лично... Спрашивается, зачем мне нужно было кончать пять семестров юридического института? Теперь я не принадлежу ни к вашим, ни к нашим...

— Это от вас зависит.

— О, да... — без тени насмешки подтвердил капитан. — В молодости человек во многое верит. И разумеется, считает себя на многое способным. Даже готов умереть из-за какой-нибудь глупости. Ну, например, из-за женщины. Но как становится страшно, когда человек переживает этот период и не умирает, очень страшно.

Матэ почувствовал, как на его верхней губе от волнения выступили капельки пота. Он понял, что ничем не сможет помочь своему бывшему ротному. «Я должен сказать ему что-то такое, после чего мы или окончательно разойдемся, или обидимся друг на друга, или нужно набраться мужества и все же что-то сделать для него, а я ничего не делаю. Пялим друг на друга глаза, и только. Слушаю его с надеждой, что он выговорится и ему станет легче. В утешение себе могу сказать, что нас с ним разделяет целый мир, пропасть, размеры которой невозможно даже измерить», — думал Матэ.

Матэ с участием взглянул на капитана, снова угостил его сигаретой. Закурили.

— Хорошо бы сейчас стаканчик винца выпить, — произнес капитан и горько улыбнулся.

На этом и закончился их разговор.

В приемной у двери кабинета сидел полицейский. Капитан протянул ему руки, и полицейский надел на него наручники...

С того дня Матэ покупал сигареты не в лавочке Эндре Рауша, которую он теперь старательно обходил, а в магазине.

Прошла неделя. Все это время Матэ пропадал на строительстве плотины. Вспоминая дело председателя сельсовета, он все-таки надеялся, что, возможно, произошла какая-то ошибка и все кончится хорошо.

Когда в понедельник Матэ пришел в райком, в коридоре он увидел Эндре Рауша. Старик через очки внимательно оглядывал каждого, кто шел по коридору, боясь пропустить или не узнать секретаря райкома. Матэ отчетливо почувствовал, что никакой ошибки не произошло. Действительность навалилась на него всей своей тяжестью.

Когда они вошли в кабинет, старик вынул из кармана и положил на стол распечатанный конверт.

— Вот, утром нашел в своем почтовом ящике, — сказал Рауш.

Матэ почувствовал, как краска стыда залила его лицо.

— Что это?

— Прочтите!

На листе бумаги на машинке крупными буквами было напечатано:

«Хотел бы встретиться с тобой. Я остался прежним, несмотря на то, что живу не здесь, а на юге. В день Каталины я нелегально на лодке переправлюсь на вашу сторону.

Буду ждать тебя от 10 до 10.30 вечера у развалин корчмы. Твой верный друг Гольднер».

Дрожащей рукой Матэ сложил листок.

— Кто этот человек? — спросил он.

— Мой друг по эмиграции. Мы с ним работали в Бельгии и в Лионе вместе жили, где меня и сцапала французская полиция.

— Чего же он хочет теперь от вас?

— Не знаю, — ответил старик. — Но все дело в том, что Гольднера гитлеровцы расстреляли в сорок четвертом году.

Услышав это, Матэ вдруг почувствовал, что ужасно устал. «Тактическая ошибка, моя большая тактическая ошибка», — подумал он и едва сдержался, чтобы не обнять старика, который настороженно, как человек, давно привыкший к любым опасностям и борьбе, стоял посреди комнаты.

— Значит, это самая настоящая провокация, — сказал Матэ.

— И ничто другое. Что же теперь будет?

— Я доложу об этом в обкоме, где примут необходимые меры.