Vremena goda

– Трогай, трогай, – сказала она, пристально глядя на него.

Голос, который был мудрее и взрослее Веры, сказал ей: «Когда любят, делят опасность пополам. Это нормально».

«Но ведь он, в отличие от меня, об опасности не знает? – возразила она голосу, гладя Славу по волосам. – Это несправедливо».

«Зато милосердно. Милосердие не бывает справедливым».

А всё же осталось ощущение, будто она обнаружила в себе что-то новое и, кажется, нехорошее.

* * *

Неприятные открытия на этом не кончились. В тот же день, пока Слава вел сложные телефонные переговоры с секретаршей, чтобы она переделала назавтра весь его график и освободила день, отправилась Вера в кафе – поболтать с гостями, а заодно проверить, приметили ли ушлые старушки, что она уединилась с работодателем в квартире на целых два часа. В принципе, это ее личное дело, но все же лучше было соблюсти конспирацию, а то потом замучаешься на вопросы отвечать и добрые советы выслушивать.

Встретила Марью Прокофьевну, восьмидесятилетнюю петербуржанку, всю в слезах. Спросила, в чем дело. Оказалось, у той умирает кошка Катя, семнадцати лет от роду, то есть, по-кошачьему, примерно того же возраста, что хозяйка. Утешить Марью Прокофьевну Вера не могла, но хоть поплакала с ней заодно. Потом, умывшись, выходит из туалета и слышит, как директор с главной медсестрой-француженкой, малосимпатичной особой, разговаривают.

Медсестра, старая сушеная дева, довольно громко сказала:

– Как же эта маленькая ханжа (petite cafarde) возбуждается при виде слез и страдальцев! Будто вампир при виде крови.

О ком это они, интересно, подумала Вера. Люк со смешком в ответ:

– Это называется «отзывчивость русской души». Читайте Достоевского. На фрейдистском сленге – «либидозность эмпатического типа».

Тут Вера догадалась, что это про нее, и была потрясена. Обиделась, как дитя, которое впервые узнало, что его, о ужас, не все на свете обожают.

Вера, конечно, и раньше видела, что главная медсестра ее терпеть не может. Вечно говорит всякие вежливые гадости – это такое сугубо французское искусство хамить, не выходя из рамок изысканной учтивости. «Не угодно ли госпоже доктор объяснить мне, что она тут написала – это по-французски или по-русски?». «Госпожа доктор полагает, что это хорошая идея – хлопать дверью во время занятий по медитации?». За что старая злыдня ее невзлюбила? Вероятно, за то же, за что все старые злыдни не выносят молодых, красивых девушек.

У Люка тоже были причины иметь на Веру зуб.

Призовой самец, султан балтийского гарема, сделал к ней несколько подходов – как тяжеловес к штанге. Первая попытка была незамысловатой, почти ленивой.

Еще в мае, на коктейле для персонала по случаю чьего-то дня рождения, Шарпантье подошел с бокалом.

– Поговорим как коллеги-медики. Вы молодая, здоровая женщина в периоде острой гормональной активности. На любовные свидания не ездите, к вам тоже любовник не приезжает. Этот целибат долго продолжаться не может, он противоречит природе. – Болтовня была легкой, как бы шутливой, но цепкий взгляд свидетельствовал, что это не просто трёп. – Кроме меня тут функционирующих мужчин нет, я абсолютный монополист по части предоставления секс-услуг женскому населению резиденции. Все равно рано или поздно у нас это произойдет. Под воздействием лишнего бокала или просто под шальное настроение. Так что же терять время? Многого от меня не ждите, я человек легкомысленный, особенно в любовных отношениях. Однако высший уровень удовлетворения гарантирую. Побочных эффектов минимум: легкое головокружение, дневная сонливость, приятная эйфория.

Прямо как в кино, подумала Вера. «Вы привлекательны, я чертовски привлекателен».

И всё же звучало это не нагло. Люк вроде как пародировал пошлое приставание, разыгрывал записного ходока, то есть давал возможность всё обратить в словесную игру. Так Вера и сделала. Зачем обижать человека, с которым целый год жить и работать?

– Лишний бокал мне не грозит, потому что вина я не пью, – весело улыбнулась она. – Значит, придется подождать шального настроения.

Ну, он и отъехал.