Времена грёз (СИ)

Горничная села рядом и постаралась развернуть меня за плечи к себе, но то, что я видела, было слишком пугающим, настолько, что сложно оторвать взгляд.

Неровные кривые шрамы исполосовали шею, проходя от правого уха к левой груди, словно мне разрезали кожу ржавым ножом, занесли инфекцию и долго не обрабатывали раны. Часть порезов прошла по губам, затянувшись, отметины искривили их. Создалось ощущение, будто на меня напал тигр, исполосовав когтями, или медведь, или…

Несмотря на красноту рубцов, все выглядело более-менее зажившим, но почему-то все равно болело. Гадко, ноюще, как старые переломы во время дождя, хоть заново снимай кожу в надежде, что она в следующий раз зарастет лучше.

Прислушавшись к себе, я постаралась понять, что еще болит и как еще могла пострадать. Запоздалая мысль, острым клинком резанула сердце.

— Я-я… ребенок, что с… ребенком?

Девушка попыталась отшатнуться, замотав головой, но я предупредительно вцепилась в ее плечи, будто в спасательный круг.

— М-мисс, мне жаль, господин… он не смог бы вас спасти с-с… ним…

Внутри похолодело, паника, маячившая на краях сознания, вспыхнула в моей голове, словно лесной пожар. Теряя понимание происходящего, ощутила, как руки онемели, и, даже если бы я захотела, не смогла бы разжать их.

— Нет-нет-нет, этого не может быть, не может. К-как это не мог? Как не мог?! Моя жизнь, мое будущее, всё мое счастье зависело от этого ребенка! Как он не мог?!

— Ты все равно не сможешь вернуться в свой мир, младенец был бы обузой.

— Заткнись!

Едва не задыхаясь от обиды и злости, я сгорбилась, чувствуя, как мой внутренний стержень, мой смысл существования внезапно исчез, отнятый кем-то против моей воли. Стоило так тяжело бороться за собственное счастье, за желанную жизнь, чтобы очередной урод разрушил ее в угоду своим представлениям.

Не выдержав бушующих эмоций, я взвыла, скорбя о потере. Слов, чтобы выразить или хотя бы отчасти передать мою боль и отчаяние, не хватало, всё, на что меня хватило, это лишь крик, бесполезный и протяжный, прерываемый лишь, чтобы набрать воздух в легкие.

— Господин! Помогите прошу вас! Господин!

Посреди моего личного ада послышался чужой голос, тонкий и испуганный, за ним — шаги в комнате, ругань, и чьи-то крепкие пальцы с силой расцепили мои руки, чуть ли не отдирая их от горничной.

— Милана, принеси успокоительного, шустрее!

— Да, сир!

Мутный девичий образ за пеленой слез исчез, вместо него занял место другой, больше и темнее.

— Посмотри на меня.

Сморгнув, я невольно подняла голову. Выть больше не получалось, горло саднило, от плача сбилось дыхание, срывавшееся в редкую икоту. Каин постарался обнять меня за плечи и прижать к себе, но вместо этого я в исступлении начала бить его кулаками в грудь, чувствуя от этого какое-то садистское удовлетворение.

— Вы не могли так поступить со мной! Все было хорошо! Все же было хорошо! Как можно было это разрушить?! Вы чудовище! Зачем?! Зачем вы это сделали?!

— Прошу тебя, прекрати! Успокойся!

Смотря на сурово сдвинутые брови и недовольный взгляд Каина, я вдруг поняла, что без ребенка мне все равно, что со мной случиться. Я могла разнести этот дом к чертовой матери, выбить из некроманта весь его дух, уничтожить всех и вся, кто посмел дотронуться до меня и убить мое дитя. Если в этом мире есть справедливость, то прямо сейчас должно случиться чудо, и я снова окажусь дома, а все прочее будет лишь дурным сном.

Я столько старалась, я отстроила свою жизнь заново. Макс, он наверняка меня ищет, я должна вернуться. Как они посмели навредить мне, после всего того, что я пережила?! Я заслужила быть счастливой, так почему сейчас?!

— Я подержу ее, залей это в рот!

— Но сир, она захлебнется…

— Нет времени нянчиться!

Я снова ударила Каина, но он ловко поймал мою руку, больно заломив ее у меня за спиной, второй рукой поймал подбородок и надавил на щеки, разжимая челюсть. Горькая, травяная жидкость полилась в рот, заставляя меня замолчать на половине крика и закашляться давясь лекарством.

— Нашла из-за чего устраивать истерику, с твоими силами теперь противопоказано психовать.

Сипло захрипев и едва восстановив дыхание, я ощутила, как потяжелела голова. Тело переставало слушаться, наливаясь свинцом, и с каждой секундой становилось сложнее сопротивляться. Уставший разум затягивало поволокой, постепенно погружая в темноту.

— Ненавижу…

— Как у нее вообще голос остался, я думал эти твари лишили ее возможности орать.

Последнее, что я ощутила, перед тем как окончательно погрузиться в сон, это мягкость постели и затухающая боль, разлившаяся по всему телу. Тихий голос Ньярла что-то говорил мне о новой жизни, о возможностях и силе, но мне было уже плевать. Я погрузилась в странный и тревожный сон.

Смерть